— Гиблое место, чего там!
— Одним словом — вынужденная посадка!
— А чего вы хотите? В самое что ни на есть степное нутро заехали. В запазуху к ней!
— Черту в запазуху заехали, а не степи! Стихия!
— При современной технике слепая стихия не страшна, — поучающе сказал Вадим.
— А по-моему, для современной техники стихия как раз страшна, — несмело возразил Яшенька.
— Вытащим и в другом месте пробьемся, — не сдавался Вадим.
— Еще как страшна! — сердито откликнулся рябой водитель. — Грушин вон всей рамой сел. Грушин, наш ведущий! И всей рамой! Ты погляди!
На середине топи низко осела в грязь великолепная машина, пятитонный «ЗИС». Это был лидер колонны, машина Грушина. Она завалилась набок, тяжело всхрапывая мотором, как выбившаяся из сил, упавшая в тяжелой колее лошадь. Перед радиатором ее кто-то, размахивая зажатой в кулаке кепкой, кричал отчаянно:
— Давай на меня!.. Давай, давай!.. Лады!.. Теперь вперед! Вот она и вся! — заторжествовал размахивающий кепкой человек.
Борис удивился, узнав в нем Мефодина. А где-то рядом скользкий голос Шполянского сказал насмешливо:
— Гарно Васёк вкалываеть! — Потом крикнул совсем по-садыковски: — Смотри, Мефодин!
Мефодин ответил таким диким ругательством, что невидимые в темноте девчата сначала взвизгнули, потом заговорили негодующе, оскорбленно.
А «ЗИС» заревел мотором, судорожно дернулся, но не сдвинулся ни на шаг. И торжествующий голос Мефодина стал плачущим:
— Нет, брат, не вся!.. Да нажимайте, вы, черти, на борта! Печенье перебирать приехали, жоржики ленинградские?
Ребята нажимали и все разом, срыву, злыми голосами кричали на Мефодина, а он уже костерил за что-то вышедшего на подножку Грушина. Грушин отвечал ему срывающимся голосом, а им всем кричали с берега не то брань, не то советы десятки голосов. Сердито, словно тоже ругаясь, ныл на низкой ноте мотор, пронзительно вскрикивали, косо взлетая, потревоженные чайки, и где-то близко, короткими всплесками, как тумаками, били в берег грязные волны тяжелой, взбаламученной воды. Все эти звуки не улетали ввысь, к небу, а глухо метались над трясиной, придавленные низкими тучами. От этого становилось тревожно и беспокойно. Чувствовалось, что работа не ладится и нет смысла продолжать ее дальше.
— Тьфу на тебя, чертова болотина! — выругался Непомнящих. — Если бы не она, в Жангабыле ночевали бы!
— На каждом шагу он всаживает машины в болото, — послышался из темноты голос Неуспокоева.
Борис вгляделся, но увидел только сверканье его великолепных зубов, не то в улыбке, не то в злом оскале.
— А на этот раз влипли, кажется, безнадежно! Черт, придется поворачивать и отступать! Ох, если бы он от меня зависел!
Водители поняли, что разговор пошел о Садыкове, но никто не поддержал прораба, не поддакнул ему.
Слышно было, как прораб отошел, ступая тяжело и крепко, будто топая на кого-то от злости.
— Правду он говорит. Тут нет нам хода. Нет, — уныло сказал рябой шофер. — Поворачивать обратно придется.
— Назад оглядываться начинаешь? — хохотнул зло Непомнящих. — Не ной, рябой черт!
— А я читал, — послышался вдруг голос Яшеньки, — как во время войны, на фронте, очень даже часто бывало до невозможности трудно. Одно оставалось — обратно. Проще говоря, бежать назад. А бойцы писали заявления в партию или просто так: «Если убьют, считайте коммунистом». И шли. Вперед, конечно. Возьмите книжку про войну, почитайте.
Он замолчал, ожидая ответа, но все молчали. Стоявший рядом с Борисом незнакомый водитель решительно высморкался.
— Чего мы, как американские наблюдатели, стоим и любуемся? Я лично пошел.
Под ногами его зачавкала грязь, вскоре он вышел на свет фар и зашагал к завязшей грушинской машине. За ним двинулся Костя Непомнящих, а потом тронулись разом и все остальные. Борис тоже пошел с ними, но в свете фар увидел завгара и свернул к нему.
Садыков, с осунувшимся, сердитым лицом, разглядывал бившуюся на ветру, измоченную карту и горячо доказывал что-то стоявшему рядом Бармашу. Лицо Федора, в свете фар белое, как обсыпанное мукой, страдальчески морщилось. Увидев Бориса, завгар закричал:
— Вот ладно пришел, пресса! Хочу еще одну переправу пробовать. А Бармаш боится. Помогай уговаривать!
— Лучше бы директора подождать, — умоляюще сказал Бармаш. — Он поехал брод искать.
— Обязательно вам директор нужен! Что? Зачем тебе директор? — ревниво кричал Садыков. — Ты, малый, на карту смотри! Топография не соврет! Реки нет, солончака нет, болота нет! Чистая степь! А это лужа! — кивнул он на топь. — Пора плюнуть! Полупанов, ты боишься лужу? Что? Ты на фронте, в автобате, боялся лужу?