— Помолчи, трепло, три минуты подряд! — грубо оборвал его Сашка-спец. — Кто его калечил? Чего, спрашивается, он у нас под ногами крутился? Он же не работал, верно, ребята? Стоял, в носу ковырял, и вот тебе на!
— Постыдился бы? — возмущенно крикнула плакавшая девушка. Это была Лида. — Человек, может, жизни лишился, а он про него такое!
Сычев оробел и отер потное лицо снятой шапкой. Руки его дрожали.
А Сашка-спец заорал:
— Ну, судите нас теперь! Расстреливайте!
— Без истерики, милая дамочка! — строго посмотрел на него Зубков.
К толпе рысью подбежали двое ребят с носилками. За ними бежала Шура с сумкой инструментария через плечо и с ящиком аптечки под мышкой. Борис выхватил у нее аптечку и вместе с Шурой прошел через толпу.
На земле лежал с обнаженной головой Помидорчик. Шапка его отлетела в грязную лужу, и Борис печально и жалостливо удивился: оказывается, размазня и тихоня Помидорчик носил мужественную спортивную прическу «бокс», с голыми висками и боевым хохолком. А под хохолком — страдальчески успокоившееся и какое-то постное лицо, закрытые глаза и вымазанный грязью нос. Борис потрясенно отвернулся. Мертв! Умер Помидорчик, неплохой, возможно, парнишка, не слишком, правда, трудолюбивый и храбрый, немного, правда, ловчила и белоручка, но такой незащищенный, неприспособленный.
— Вот очочки его. И не разбились даже, — всхлипнула Лида. — Интеллигентный был. Ужасно вежливый.
Она отерла ладонью слезы и положила осторожно на грудь Помидорчика его черные очки.
Квашнина встала на колени и взяла руку Помидорчика, отыскивая пульс. Борис тоже наклонился и увидел, как медленно, с опаской приоткрылся один глаз Помидорчика, но не мертвый, остекленевший, а живой, мигающий, смотревший сердито и капризно.
— Ох, глаза открыл! — обрадованно прошептала Лида.
— Где больно? Куда вас ударило дерево? — ласково и участливо спросила Шура.
Помидорчик покашлял, надел для чего-то очки и расслабленно ответил:
— При чем здесь дерево? Я побежал и ногой в яму попал. Ногу начисто сломал.
— Положим его, товарищи, на носилки, — попросила Шура.
А когда Виктор Крохалев и Сычев бережно приподняли Помидорчика, она вскрикнула болезненно:
— Осторожнее! Ради бога, осторожнее!
Затем снова опустилась на колени и спросила:
— Какая нога? В каком месте?
— Левая, — простонал Помидорчик, — в пятке.
Шура осторожно потянула сапог с левой ноги, стянула его до половины, как вдруг лицо Помидорчика исказилось и он дернул ногой. Виктор, тоже стоявший на коленях, надулся, будто сдерживая дыхание, и, не сдержавшись, захохотал. Шура, вынимая из сумки ланцет, укоризненно посмотрела на него. Разрезанный сапог она стащила медленно, закусив губу, слоено сама испытывала при этом страшную боль, и передала стоявшему ближе всех Сычеву. Тот принял его на обе вытянутые руки, будто это был не сапог, а отрезанная Помидорчикова нога. На лице Шуры, ощупывавшей ногу Помидорчика, появилось сначала недоумение, а затем радость.
— Перелома нет, кости целы, — весело сказала она. — Видимо, у вас вывих стопы, но тоже очень благополучный. Разрыва связок не обнаруживается.
Помидорчик вырвал ногу из Шуриных рук и приподнялся на локте:
— Вы короче. В город не отправите?
— Конечно, нет, — улыбнулась успокоительно Шура. — С таким пустяком мы и здесь справимся. Не бойтесь, с целины не уедете.
Помидорчик завозился на носилках, потом решительно поднялся и сел.
— Значит, не отправите? — угрожающе свел он поросячьи бровки. — Значит, хотите неприятность нажить? Я пятку сломал! Травма на производстве! Должны отправить в больницу! КЗОТ я хорошо знаю! Отправляйте в город немедленно!
— Хм… Что-то слышится родное! — понимающе поджал губы Сашка-спец.
— Я вас положу в санавтобус. Хорошо? — сказала мягко Шура. — И буду лечить. А отправить в город не могу. Мы без санитарного автобуса останемся.
Помидорчик молчал, громко шмыгая носом.
— Совесть у тебя есть? — строго опросил Воронков. — Мы в такую глушь заехали. У нас серьезные больные могут быть. А в город и обратно не меньше четырех дней езды.
Помидорчик молчал, только шмыгал по-прежнему носом.
— Уперся как бык! — засмеялся Ипат. — Гляди, дитёнок, веселей!
— Погодите, товарищи, вы совсем его затуркали! — сказал Зубков, опускаясь на корточки перед носилками. Насмешливое и заносчивое его лицо стало добрым. — Он же свой парень, ленинградец. Он понимает. Остаешься, земляк?
— Отправляйте в город! — тоном забалованного ребенка ответил Помидорчик.