А мне вдруг показалась, что в уголке одного ее глаза я увидел слезинку.
- Жалко,- честно признался Геннадий.
Я промолчал и прислушался к своим чувствам. Конечно, легкое чувство ревности я испытывал. Но именно легкое. И даже не ревности, а скорее зависти, что Маринка в такой интересный момент с кем-то другим. И если она там действительно, как утверждает Генка, дает сейчас сеанс стриптиза, то я охотно бы на нем поприсутствовал.
Но и Наташка зря выдумывала- в Марину я влюблен не был. Девушка она была, конечно, очень хорошенькая. Тут двух мнений быть не могло. Но было несколько "но". Во-первых, кроме внешности у девушки еще что-то должно быть. А вот именно этого "что-то" я в красавице и не находил. Например, поговорить с ней можно было только об уроках или о том, кто с кем дру- жит. Больше не о чем. Она еще в шмотках и парфюмерии сильна была, так для меня это были совсем неактуальные темы. Да и училась она неважно. Одних домашних заданий переписала у меня- на "Войну и мир" по объему хватит. Она и в классе садилась сразу за мной, чтобы списывать удобней было. Севастьянов мне завидовал по этому поводу и говорил, что если бы Маринка так зависела от него, как от меня, то он бы уж точно своего не упустил. А я, в его представлении, был лопухом, тем более, что Франц был тогда уже в армии.
Во- вторых, мы были знакомы с Вербицкой уже десять лет, с самого первого класса. И это порой мешало нам воспринимать друг друга всерьез, как возможных партнеров. От того, что мы росли на глазах друг у друга, оставалось в наших отношениях что-то от детства. Правда, где-то с восьмого класса я уже осознавал, что Марина выросла и расцвела, и, порою, у меня возникали по ее поводу некоторые мысли и желания, но ... Но мешало главное "но"- моя романтическая влюбленность в Верочку Любимову. Вот кого я боготворил то ли с пятого, то ли с шестого класса. И если бы я имел возможность пойти в кино в клуб железнодорожников с Верой, то я бы пошел, даже если бы после сеанса меня ожидали трое таких, как Франц.
Ах, как мне хотелось выделиться, чтобы Любимова обратила на меня внимание. Для нее я бы сочинил не четыре строчки, а целую поэму, но, увы! Мне кажется, что Вера так и не заметила тогда моего существования. Как я был тогда рад тому, что в прошлое лето Вера не поступила в институт пищевой промышленности в областном центре и вернулась в наш маленький Реченск. Я был, наверное, единственным человеком на свете, который был рад этому обстоятельству. А все потому, что шесть раз после этого я случайно встречался с ней: то на улице, то в магазине, то в киношке. И целых шесть дней, после этих встреч, я был бесконечно счастлив. Я лелеял надежду, что и в этом году она не поступит и я снова не единожды буду счастлив, встретив ее. А следующим летом мы поедем поступать в ВУЗы одновременно и, может быть, я буду встречаться с ней и в областном центре. Уж тогда-то мы будем почти на равных. Может быть, я даже в чем-то ей случайно помогу, и она, наконец- то, обратит на меня внимание...
Но суровая жизнь не оправдала моих фантазий и разбила все иллюзии: этой осенью Верочка в город не вернулась. У ее соседки по дому Нееловой я с помощью военной хитрости выяснил, что Любимова все-таки поступила в институт, правда, на вечернее отделение. Кроме того, она устроилась работать на кондитерскую фабрику и получила там место в общежитии.
С'est la vie! И, надо признаться, что такое, в общем-то, невинное известие о Верочке причинило мне гораздо больше душевной боли, чем все романтические приключения Вербицкой в прошлом, настоящем и будущем. Осознав это, я спокойно заметил:
- Красиво жить не запретишь...
Генка опять подкрался к двери и стал работать для нас с Соколовой ретранслятором.
- Хохочут... Мужик говорит, чтоб Маринка теперь сверху была... Во, дают... Один сообщает, что закончил, у другого спрашивает, как быть... Второй отвечает, что сейчас он сам займется...
В интерпретации Севастьянова все звучало так, как будто в классе происходило что-то неприличное, какая-то групповая оргия.
- Врешь,- не выдержала уже Наташка.
Я тоже недоверчиво улыбнулся, и мы с ней одновременно подошли к закрытой двери. Не знаю, что расслышала Соколова, но я в самом деле услышал заливистый смех Маринки и голос парня: "Давай, давай, братан, обнимай ее крепче."
И в этот интересный момент за спиной послышалось:
- Так! Гречанинов, Севастьянов и Соколова? Почему не на уроке?
За нашими спинами стояла Иринка!
Вообще-то, официально ее звали Ирина Павловна Смирнова. Она преподавала нам химию и по совместительству была нашим классным руководителем. Именно к ней на урок мы и пришли. От других учителей Ирина Павловна отличалась: во-первых, маленьким ростом - мне дотягивала едва до плеча, а длинному Радику и вообще была по грудь; во-вторых, молодостью- ей прошедшим летом исполнилось только двадцать два года; миловидностью- и парни, и девчон-ки нашего класса считали ее хорошенькой; а также неопытностью- поскольку лишь в этом году она закончила педвуз и начала в нашей школе свою профессиональную деятельность. Поэто- му-то мы заглазно и звали ее просто Иринкой. И в таком обращении к классной было совсем не презрение и панибратство, а любовь и уважение к ней, как к старшему другу.
- Итак, в чем дело?- строго спросила учительница.
Небольшую разницу в возрасте и неопытность она порой пыталась скрывать за излишней суровостью.
- Да нас Николаич с военного дела отпустил,- пояснил я.- Мы ему досрочно контрольную написали.
- Николай Николаевич отпустил,- поправила Иринка меня.- Ты- то написал, а Севастья-нов, поди, сдул у тебя?
- Ну что вы, Ирин Пална,- состроил недовольную гримасу Генка.- По военному делу я- отличник. Я же в военное училище готовлюсь. Нас отпустили, чтоб мы другим не подсказывали.