— Любишь её?
И никто при этом не засмеялся, не стал над ним трунить. Наоборот, многие признались, что их дома тоже ждут невесты, показали письма от них, фотокарточки.
Вся застава ликовала, когда, наконец, пришло письмо, в котором Зоя сообщала, что экзамены она сдала успешно и зачислена студенткой на первый курс педагогического института.
— Теперь очередь за вами, товарищ Кочетов. Вы должны порадовать её своими успехами, — сказал политрук, лукаво улыбнулся и ушёл.
Такой оборот дела оказался совершенно неожиданным для Кочетова и страшно его озадачил. Остался он один со своими невесёлыми думами. Будто день помрачнел, не радовало даже долгожданное письмо.
— Как быть? Что ответить?..
С такими вопросами спустя несколько дней он и обратился к политруку.
— А вы так и напишите — успехов, мол, пока нет, но они скоро будут, — посоветовал тот и добавил: — Если, конечно, надеетесь, что на это хватит у вас силы и воли, иначе — обманете любимую девушку, а этого делать не следует.
Кочетов промолчал.
Политрук удивлённо посмотрел на него.
— Почему молчите? Не уверены в себе?
— Не знаю, — признался солдат. — Не могу и не получается у меня.
— Ой, как плохо, — упрекнул его Чумак. — Человек должен уметь во всём одерживать победу, в большом и малом. Вот послушайте...
Разговор происходил на крыльце дома, в котором жил политрук.
Чумак быстро направился в комнаты и скоро вернулся с небольшой книжкой в красном сафьяновом переплёте.
Он усадил пограничника рядом с собой на ступеньки крыльца, открыл книгу и, найдя нужное место, прочитал:
— «Сегодня я опять в камере. Я не сомневаюсь в том, что меня ждёт каторга. Выдержу ли я? Когда я начинаю думать о том, что столько дней мне придётся жить в тюрьме, день за днём, час за часом, по всей вероятности, здесь же в X павильоне, мною овладевает ужас, и из груди вырывается крик: «Не могу!» И всё же я смогу, необходимо смочь, как могут другие, как смогли многие вынести гораздо худшие муки и страдания. Мыслью я не в состоянии понять, как это можно выдержать, знаю лишь, что это возможно, и у меня рождается гордое желание выдержать...»
— Гордое желание выдержать, — потрясённый услышанным, прошептал Кочетов и спросил: — Кто это написал так?
— Дзержинский.
— Дзержинский?
— Да. Лучший из чекистов.
Солдат задумался.
— Даже мороз по коже продрал, — передёрнув плечами, признался он. — Какая сила!.. Это, конечно, ни в какое сравнение с моей блажью не идёт. — добавил Кочетов и улыбнулся: — Я сейчас же напишу Зое...
С этого дня пограничника Кочетова словно подменили.
— А ведь и к тебе политрук ключик подобрал, — при случае добродушно подшучивали товарищи.
— А почему бы мне хороший совет от доброго человека не принять! — смеясь, отвечал Кочетов...
Затем пришла тёмная осенняя ночь.
Порывистый ветер хлестал лицо противной, холодной изморосью.
Чутко прислушиваясь к каждому звуку, крепко сжимая в руках винтовку, за толстой сосной притаился молодой пограничник.
На соседнем участке тревога. Оттуда доносятся частые и беспорядочные выстрелы.
Пограничник, вглядываясь в темноту, шарит взглядом каждый едва распознаваемый куст.
И вдруг метрах в тридцати мелькнула чуть заметная тень.
«Чужой!.. Свой знает другие тропы, — словно электрический ток проносится в сознании. — Граница рядом — медлить нельзя!»
Пограничник вскидывает винтовку.
— Стой!
Тень, точно призрак, метнулась в сторону.
Кочетов нажимает на спусковой крючок и стреляет раз, другой, третий.
На выстрелы прибежали пограничники с собакой и там, куда стрелял Кочетов, нашли шапку, у нижнего края которой мех был разорван пулей и измазан кровью.
Но почему кровью? Ведь пуля только оцарапала шапку, но не пробила её.
Разгадка пришла позднее, когда был изучен план, который намеревались осуществить нарушители границы.
Расчёты их были просты. Спровоцировав перестрелку в заранее намеченном пункте, они тем самым надеялись создать благоприятные условия по соседству для прохождения в этом месте границы крупным диверсантом. Однако пуля пограничника сорвала их замысел. Раненный в левое ухо, перепуганный диверсант вынужден был вернуться туда, откуда шёл.
А ещё несколько позднее стали известны и детали. Матёрый шпион, имя которого тоже удалось установить, оказывается был ранен в мочку левого уха.
Бдительному пограничнику командование перед строем объявило благодарность.
Кочетов, выслушав её, отчеканил: