И среди всех этих бедствий, не желающий пренебречь ни удобствами, ни личным комфортом генерал. «Его жилой вагон в замаскированном овраге словно мирный оазис. Салон со столами, креслами, гардинами и портьерами — все стильно, любовно подобрано… Несмотря на зимний холод, здесь уютно и тепло. Чему удивляться! Снаружи под открытым небом стоит железная печка, рядом с ней солдат: целый день он только и делает, что подбрасывает дрова и следит, чтобы огонь не гас… Тот, кто живет так, спит в тепле и уюте, не может понимать нужд своих солдат. Доброй ночи, господин генерал, приятных сновидений…»[63].
Другой генерал во время боевых действий своей дивизии до одурения напивался. Порой не мог связать двух слов и заплетающимся языком с трудом отдавал приказания по телефону. В таком состоянии на КП дивизии его обнаружил командир корпуса и отстранил от командования. Но генерала не наказали, ему выдали медицинское заключение: ранение, полученное еще в первую мировую войну, доставляет ему страшные боли, а потому он вынужден прибегать к никотину и алкоголю. «Таким образом, господин генерал могут с незапятнанной жилеткой гордо отправиться на родину и принимать там почести как «герой Сталинграда»[64]…
Паулюс знал об этих и множестве подобных фактов. Но он не решился передать разложившихся и скомпрометировавших себя генералов военно-полевому суду. Возможно, командующий считал, что этого нельзя делать в катастрофической для его армии обстановке. Он лишь приказал всем офицерам и генералам своего штаба питаться вместе, в одной столовой, по одним и тем же нормам. И сам возглавил обеденный стол, оборудованный в бункере.
…Кольцо окружения сжималось все туже. Непрерывным потоком шли раненые на Красную площадь[65] и особенно в дом, на котором висел флаг с красным крестом. На каждой койке — по двое-трое. И все нуждались в помощи. То и дело выносили мертвецов за дверь. Стоны и крики не смолкали ни на минуту.
«Это предел человеческих страданий, — запишет в те дни Гельмут Вельц, — такого еще не знала мировая история. Ночное небо вздымается над этими Каннами, над германскими Каннами у великой русской реки, а потомок Эмилия Павла сидит на своей походной койке. Он думает о солдатских добродетелях — верности и повиновении. И о том, каким тяжелым крестом легли они на весь остаток его жизни»[66].
Все большее число офицеров склонялось к мнению о сдаче в плен. Вот одно из описаний их размышлений:
«Прошли часы, наступил вечер, офицеры сидят вокруг догорающей свечи. В ней осталось всего четыре сантиметра, и она последняя. Скоро наступит тьма.
Полковник ван Хоовен вернулся с совещания у командующего армией, принес пачку сигарет. Все закуривают по одной. Разрывы тяжелых снарядов сотрясают толстые стены подвала, молодой капитан-артиллерист нервно постукивает рукой по столу, переводит взгляд с одного лица на другое. Взгляд вопрошающий и неуверенный, словно капитан ищет поддержки. Потом он не выдерживает:
— Господин полковник, разрешите вопрос? Что вы будете делать, когда появятся русские?
Начальник связи армии спокойно смотрит на него. Ответ звучит четко и ясно:
— Сдамся в плен.
Капитан вздрагивает, не может скрыть своего изумления. Растерянно глядит на полковника, на его плетеные погоны с двумя золотыми звездами, качает головой:
— Господин полковник, нельзя! Мы, офицеры, не можем потом одни вернуться на родину и сказать немецкому народу: твои сыны остались лежать в Сталинграде, а мы единственные, кто остался жить, кто спасся, когда они уже пали!
— И все-таки можем! — повышает голос ван Хоовен. — Процент погибших офицеров такой же, как и солдат. Никто не сможет упрекнуть нас в этом. Мы не только можем вернуться в Германию, мы обязаны это сделать! Именно мы призваны сказать родине правду. Я прошел всю первую мировую войну, я дважды пережил этот ужас. Теперь хватит! Это больше не должно повториться!
— Господин полковник, но ведь мы все не хотели войны. Или, может быть, вы хотели?
— Нет, все мы не хотели. Но, когда наступила пора больших успехов, все мы с восторгом шли в ногу. Пока не угодили в этот подвал. Это вы должны признать»[67].
Наступал последний решающий час. Чтобы прекратить кровопролитие, Ставка Верховного Главнокомандования приказала командующему Донским фронтом генерал-лейтенанту К. К. Рокоссовскому предъявить 8 января 1943 года 6-й армии Паулюса ультиматум о сдача в плен на общепринятых условиях. Его текст гласил:
«Командующему окруженной под Сталинградом