Вечером всадники, поднявшись на очередной перевал, увидели внизу обширную, усеянную камнем площадь, похожую среди обступивших ее гор на арену огромного стадиона.
— Вот мы и приехали, — сказал священник. — Вы будете ждать меня внизу. Дальше я пойду пешком.
Спешившись, священник отдал повод спутнику. Обходя большие камни, перешагивая через мелкие, он тихо пошел к центру площади. Солнце скрылось за горами, и всю огромную каменную чашу, по дну которой шел священник, заполнил сумрак летнего вечера. Идти стало тяжело, не было видно, куда ступать ногой, несколько раз он больно ударялся голенью о камни.
— Кто идет? — раздался грозный оклик.
— Священник, — последовал ответ.
Впереди послышались шаги. Священник достал из карманов крест и небольшое евангелие, поднял их в руках и пошел вперед.
Путь ему преградили двое — сержант и солдат, с автоматами в руках.
— Я от аббата Рабелиуса, — сказал священник. — Пришел от пустить грехи осужденным.
Сержант с солдатом молчали.
— Опустите ваше оружие, — строго сказал священник. — Не положено так встречать духовного отца. — Те переглянулись и опустили автоматы.
— Рабелиус, сказали вы?.. — спросил сержант с недоверием в голосе.
— Рабелиус не может прибыть сюда, его задерживают важные дела у епископа. Он поручил мне. Вот бумага, — священник, достав белый листок, подал сержанту. Тот прочитал и вернул лист. На лбу его темнели борозды морщин.
Сержант был заранее предупрежден полковником Гарвином и ожидал прихода аббата Рабелиуса. А тут явился какой-то обтрепанный священник.
— Черт знает что! — пробормотал в недоумении сержант.
— Прошу не поминать нечистого. Грех… — заметил священник.
Сержант сконфуженно умолк. Солдат, с худой шеей, с длинными руками, внимательно разглядывал священника; глаза у него были очень подвижные. Солдат оказался сметливый, он придвинулся к сержанту и что-то зашептал ему. По отдельным словам, которые уловило ухо священника, было понятно, что солдат находил его документ правильным, и какая разница — Рабелиус это или кто другой: лишь бы было духовное лицо. Сержант не соглашался и твердил про аббата.
— Я духовный отец, — сказал четко и внушительно священ ник, посмотрев почему-то не на сержанта, а на солдата. — Мне поручил сие святое дело аббат Рабелиус, а аббат делает то, что требует епископ, кардинал и сам папа. Я думаю, вы как благочестивые католики понимаете, что мне нельзя не выполнить обряда, и вы обязаны помочь мне…
— А много времени займет эта церемония? — сдался сержант.
— Не от меня зависит.
— Может быть, мы лучше сделаем так: вы напишите в книге, что обряд выполнен, — и все, а?
— Нет, — твердо сказал священник. — Я не могу так посту пить. Вы толкаете меня на обман, на грех… Что вы, одумайтесь!
Сержанту ничего не оставалось, как согласиться и дать возможность священнику выполнить поручение аббата. Махнув рукой, он пошел вперед, за ним — священник, а позади солдат. Священник опять споткнулся о камень и нагнулся, ощупывая ногу. Когда солдат поравнялся с ним, священник спросил:
— Тебя звать Карди?
Солдат остановился:
— Откуда вы знаете?
— Я все знаю, — ответил священник.
Вошли в палатку, в которой жил сержант, старший караула; сержант приказал солдату освободить за колючей проволокой, где содержатся заключенные, одну палатку, туда будут заходить по очереди осужденные на смерть, исповедуются и причастятся. Священник потребовал, чтобы часовой стоял в десяти шагах от палатки, не ближе. Ибо если будут слышны слова исповеди, то какое же это таинство?
Приготовления закончились быстро. Священника ввели за колючую проволоку, запутанную так, что сквозь нее и мышь не проскочит. Заключенные, выстроившись в ряд, стояли перед невысокой палаткой. Два солдата, опустившись на колено, держали наготове автоматы, еще один солдат прохаживался позади палатки.
Священник, проходя мимо заключенных, окинул их внимательным взглядом и скрылся в палатке.
Среди заключенных были два бандита, они оказались на правом фланге. Первая очередь выпала высокому, с белым от испуга лицом и слезливыми серыми глазами в красных веках. Бандит не мог решиться войти в палатку, как будто там его ждал топор. Тогда пошел второй, коренастый, скуластый, с выпуклыми желтыми глазами.
Священник встретил его тихим приветливым словом и хотел было произнести молитву, но желтоглазый перебил его:
— А по-православному можно причаститься?
— Вы православный?
— Нет, был католик.
— Почему же не хотите нашего причастия?
Заключенный ухмыльнулся, провел языком по губам,
— У православных, я слышал, дают вино, а вы — только пресную лепешку, — и вышел.
Слезливый долго каялся в грехам и тут же съел облатку. Политические заключенные шли потому, что их принуждали к этому. В грехах они не каялись, причащения не признавали. Священник задавал вопросы им, а они — ему. Обряд затягивался.
Последним вошел Август Барке. Священник уронил крест и евангелие, схватил за руку заключенного, тот сразу узнал это крепкое рукопожатие.
— Макс!
— Тише. Патер ностер… — Макс начал громко читать «Отче наш» — что пришло в голову. — Вас убьют всех, — сказал он тихо.
— Знаем. Когда?
— Послезавтра. Здесь будет испытание какого-то нового оружия.
— Я догадывался.
— Тише. Мы хотели выпустить газету, начать компанию… Не удалось — газету конфисковали. Я пришел спасти тебя, Август.
— Каким образом?
— Ад майорам деи глориам…[4] Переоденемся. Ты выйдешь спокойно, я вернусь завтра…
— Отчаянная ты голова, молодец! Но твой план не годится. Я спасусь, а товарищи останутся. Не могу. Нечестно, Макс.
— Патер ностер, патер ностер… Что же делать? Быстрее решайся. Август, будет поздно.
— Слушай, Макс. Скажи, тот капитан сильно любит Юв?
— Он без ума от нее.
— А она?
— Любит. Но у нее, кроме хорошего сердца, есть хороший ум. Она еще не совсем верит в него…
— Спроси от моего имени, пусть скажет всю правду. Если любовь — хорошо. Передай: пусть сделают помолвку, а свадьба — потом. Понял? Потом, когда будем вместе.
— Август, ты совершаешь ошибку…
— Нет, нет, иначе я не могу. До свидания, дорогой, смелый Макс!
Они обнялись. Подобрав крест и евангелие, «священник» вздохнул и громко произнес:
— Эго те обсольво а пеккатис туис.
Обряд исповеди и причащения был закончен. Усталый, «священник» вышел из палатки.
Сержант, довольный тем, что все обошлось хорошо, дал священнику солдата, чтобы проводить до лошадей, Это было кстати, так как в котловине наступила совершенная темнота — можно расшибиться о камни или заблудиться.
Солдат оказался тот же, Карди. Когда он и священник отошли метров пятьдесят, Карди взволнованно про- шептал:
— Я тоже вас узнал. Мы вместе работали на машиностроительном… Тогда я был мальчишкой. Почему вы… в таком виде?
— Действительно, кто ищет друзей, тот всюду их найдет, — вместо ответа сказал Макс. — Как ты сюда попал, Карди?
— Проштрафился. Я служил в авиационной части. Однажды не почтительно отозвался о проповеди аббата Рабелиуса. Еще говорил, что рабочий костюм предпочитаю военному… Тут все такие…
— Понятно, — Макс протянул это слово, и оно прозвучало с оттенком недоброй таинственности. — И сержант такой же?..
— Кажется, нет, — ответил Карди. — Его фамилия Айган. Он отмочил какую-то глупость и крепко подвел одного полковника, которого потом понизили в должности. Он и упек его в это местечко.
— Понятно, — еще раз протянул Макс. Солдат заподозрил не доброе.
— Скажите, что здесь будет? Я что-то не пойму и… беспокоюсь.