Трогая платком глаза и рот и заодно прикрывая лицо, Гуго бежал за ним. Секретарь приоткрыл высокую, в резьбе, коричневую дверь — там в полной темноте светился экран, раздавался неторопливый громкий голос.
— Господин Коровин здесь, — доложил секретарь, подтолкнув Гуго, и умчался в свой кабинет.
Гуго сначала не мог разглядеть, где сидит Нибиш.
— Стойте там и смотрите, — сказал Нибиш из глубины знакомого «Мальчику Гуго» кабинета — как и при первой встрече, миллионер сидел возле сейфа. — Смотрите, что я упустил из-за вас, жалкая бездарная личность. — Слова эти однако были произнесены не слишком сердито: видимо, Нибиш верил, что Коровин пришел с каким-то результатом.
Гуго посмотрел на экран. Там полулежал в кресле Браун и, медленно роняя оглушительно-громкие слова, рассказывал:
— Фромм отдал тайный приказ полковнику Гарвину. Гарвин за деньги нанял убийцу, бандита Кайзера. Я был истинным христианином, и должен сказать теперь, что многое во мне изменилось. Ведь я вернулся оттуда, откуда, казалось бы, нет возврата. Но как видите, я пришел, и не для того, чтобы рассказать вам о рае или аде. Ничего этого там нет… Это все есть только здесь, на земле. Я рассказал, как меня убили, за что и кто убил. Вы знаете, что профессор Галактионов не виноват. Я рад, что мне удалось спасти его и, может быть, спасти миллионы жизней…
Нибиш хлопнул ладонью по столу и сказал с досадой:
— Это говорит человек, которого убили. Его убили, а он снова жив. Если судить по вас, Коровин, то можно подумать, что все русские бездарны. А, оказывается, нет… Вот — Галактионов! Ну, что он вам обещал? — Видимо, Нибиш хотел поскорее узнать о результатах переговоров с Галактионовым.
Раздался щелчок, засветилось зеленое полушарие абажура; яркий свет упал на руки Нибиша, в них — сигара, и, кажется, больше ничего; тускло желтеет лицо.
— Подойдите сюда и рассказывайте, чего вы добились. Выключайте телевизор.
«Да, сильно хочется тебе завладеть секретом Галактионова, даже Браун не интересен», — подумал Гуго и не сдвинулся с места.
— Ну, что там застыли? Выключите телевизор!
— Он не помешает разговору. — Гуго крутнул ручку, добавив громкости: он знал, что голос его ничуть не похож на голос Коровина и скрываться больше не имело смысла. Он вынул револьвер. — Прошу не шевелиться, господин Нибиш.
— Кто это?! — громким шепотом спросил Нибиш. — Кто посмел?..
Увидев направленное в упор оружие, Нибиш не шевельнулся. Слова Брауна гремели в кабинете, и звать на помощь не было смысла — никто в доме не услышит крика.
— Это говорит человек, которого вы убили, — Гуго медленно приближался к Нибишу. — Убили, а он жив…
— Гуго?! — догадался Нибиш. — Перекрасился, мерзавец. Пришел-таки, бандит, за шестью тысячами. — Он хрипел, задыхаясь от возмущения и бессильного гнева.
А Браун на экране спокойно и громко продолжал:
— Она пришла на исповедь к аббату Рабелиусу, и тот требовал, чтобы она при всех верующих прокляла профессора Галактионова. Эрика не согласилась, она возмутилась, и когда заговорила об этом на улице, ее объявили сумасшедшей. Я не поверил бы этому, если бы Зильтон не рассказала мне сама. Человеку, вернувшемуся с того света, нельзя не верить, он не будет лгать.
Я могу рассказать еще об одном человеке, которому профессор вернул жизнь. Это Гуго. Его считали раньше бандитом. Но теперь он стал иным…
— Как был бандитом, так и остался, — прошипел Нибиш, не разжимая зубов и посматривая на дуло пистолета.
— Нет, хозяин, — сказал Гуго. — Я не бандит. И не за деньгами пришел сюда.
— А за чем же?
— Скажите, если человек укрывает грабителя и убийцу, кто этот человек? Почему вы молчите? Я пришел за Кайзером — он прячется здесь. Кайзер убил Брауна — это слышали и теперь знают все. Вы его покровитель.
Нибиш сидел, будто привязанный к спинке стула, и молчал. Гуго, поглядывая то на него, то на экран, продолжал:
— Я выследил Кайзера, он недавно прошел в ваш дом. Сиди те! Я вам не позволю больше стрелять. Имейте в виду, я ничего не боюсь и ни перед чем не остановлюсь. Кайзер должен признаться в убийстве Брауна. Я не позволю, слышите! — не позволю, чтобы хоть капля подозрения падала на невинных.
Гуго, не опуская пистолета, подошел к столу, придвинул телефон, набрал номер полицейского управления. В трубку ответили.
— Сейчас с вами будет говорить господин Нибиш, — и пере дал трубку. — Смотри, хозяин, если скажешь про меня хоть слово, это будет твое последнее слово, а на воскресение из мертвых ты не надейся: не для таких придумано это средство…
Нибиш подул в трубку, посмотрел на телевизор — Браун продолжал говорить, — перевел взгляд на пистолет в руке Гуго, долго прокашливался.
— Да, да, я… — сказал он наконец. — Пришлите ко мне на ряд полиции. Кайзер, которого вы давно разыскиваете… да, да, тот самый, нашел во дворе моего дома укромное местечко и скрывается. Никто не замечал, а сегодня выследили… Буду благодарен… Да, смотрю и не знаю, верить или не верить. На телевизионный трюк не похоже. Да, поживем — увидим. — Минуту он молчал, слушая раболепные словоизлияния дежурного полицейского, осчастливленного разговором с миллионером. Потом положил трубку и взглянул на Гуго…
Но Гуго уже не было. Нибиш оглянулся назад, встал. Рука сама потянулась к трубке, но он одумался: «Может быть, стоит за портьерой?»
Он не закричал, не вызвал секретаря и швейцара, не звонил больше по телефону, решив, что не стоит рисковать собственной жизнью из-за Кайзера, которому, по правде говоря, давно пора на тот свет.
Постепенно успокоившись, Нибиш стал смотреть на экран телевизора.
…Есть редкие люди, они научились побеждать смерть, возвращать жизнь умершим, даже рискуя собой, — в этом нет сверхъестественного. Но есть люди — их тоже немного, — готовые убить миллионы людей. А во имя чего? Ведь самое дорогое и прекрасное на земле — жизнь.
Себастьян Доминак сидел один в своем кабинете и слушал Брауна. Вдоль стен на стеллажах высились книги, обступая его со всех сторон, — некоторые тускло блестели золотым тиснением на корешках. Тут были книги, написанные им, книги, написанные о нем, книги научные, книги святые… В каждой из них утверждалось, что человек-индивидуум не волен делать то, что ему не предопределено. Жизнь его, бытие его ограничено судьбой. Новое — противоестественно, старое — священно. Живущие дольше положенного человеку срока — самые благочестивые, к ним должно быть приковано внимание ученых — в пределах дозволенного объяснять жизнь, а что за этими пределами, то относить на счет всевышнего…
И вот рухнуло все. Больной Доминак все же нашел силы выбраться из спальни, прийти в кабинет, включить телевизор, сесть против него в кресло, смотреть и слушать.
Не верить словам Брауна он не мог. В душе он признавал, что достижение Галактионова огромно и в нем ничего нет противоестественного — это результат человеческой мысли. А вера была иной. Кто ее представлял? Рабелиус. Больше он никого не знал. И вот что сказал о Рабелиусе Браун…
Книги, казалось, сыпались с полок и били его по голове. А может, это с такой болью пульсирует кровь? Он сжал ладонями виски и почувствовал, как холодны руки. Сердце то замирало, то надрывалось в биении.
— Мне нет смысла говорить неправду, — продолжал Браун, с трудом произнося каждое слово. — Все сказанное мною — правда, как правда и то, что я скоро умру. На этот раз бескровно. И даже профессор Галактионов тут не в силах помочь…
Доминаку стало невыносимо тяжело. Он попытался встать, чтобы принять лекарство, но одеревенели руки и ноги; пытался крикнуть, позвать кого-нибудь, но только хрип вырвался изо рта.
А мозг еще жил, глаза служили ему, и слух воспринимал каждое слово.
Браун то шептал что-то невнятное, то выкрикивал: «Жить, жить». Он попытался приподняться с откидной спинки легкого, из гнутого дерева, кресла, но это ему не удалось. Он сорвал фуражку, сдвинул на лицо бинты и стал совсем неузнаваем.