Я ушел с головой в свою работу на студии. Теперь я понимаю, что это была тщетная попытка компенсировать внутреннюю пустоту. Ты ушла в себя и была всего лишь оболочкой женщины, переходящей от дивана к бару и обратно, нисколько не заботясь о том, как твоя депрессия убивает нас. Даже когда ты была на ногах – играла в маджонг с другими студийными женами или дрейфовала среди толпы на вечеринке – ты оставалась призраком. Даже плач Хелен или смех Эви не могли тебя расшевелить. Дошло до того, что я предпочитал повсюду ходить один и оправдываться за твое отсутствие или надолго задерживаться на съемочной площадке после того, как все остальные разошлись по домам. Одиночество было лучше, чем твоя безрадостная компания. Любой, кто видел дальше бойких презентаций, которые мы делали о себе, мог бы догадаться о моей браваде и твоей непреодолимой меланхолии.
Я не упрекаю тебя за твою печаль. Как я могу, когда чувствую ее также глубоко? Но твое безразличие, твоя нетерпимость, твой эгоизм – все это чуть не погубило нас. И я беспокоюсь, что это все еще может произойти. Я знаю, что ты сетуешь на свое нынешнее положение, но ты должна следовать совету врача и оставаться в Карвилле до тех пор, пока тебе не станет лучше и ты полностью выздоровеешь. Подумай, что новость о твоей болезни сделает с нашей семьей. Моя карьера будет уничтожена. Девочек станут ненавидеть и жестоко дразнить. У нас ничего не останется, ведь ты уже лишила нас многого.
Надеюсь, ты не возненавидишь меня за то, что я сейчас скажу, но я воспринимаю твою болезнь как дар. И я умоляю тебя не растрачивать его впустую. Женщина, которую я встретил много лет назад, сияла изнутри так же сильно, как и снаружи. В ней были страсть и мужество. Она заботилась о людях и вещах, выходящих за рамки ее собственных страданий. Вот, наконец, трудность, которую ты не сможешь заглушить выпивкой. И, возможно, в этой борьбе тебе удастся снова найти ту женщину.
Твой муж,
Мириэль ошеломленно уставилась на письмо. Бумага была из канцелярских принадлежностей Чарли, почерк безошибочно принадлежал ему, но слова… Конечно, он не мог такое написать. Эгоистичная, равнодушная – какой мужчина скажет подобное своей жене, несправедливо запертой и страдающей от ужасного недуга? И что он имел в виду, говоря: ты была замечательной матерью? Что она больше ею не была?!
Она начала комкать письмо, прежде чем поняла, что в нем есть и вторая страница. Разгладила листочек и обнаружила, что это рисунок. Несколько фигурок из палочек, стоящих под раскрашенным карандашом голубым небом и продолговатым желтым солнцем. Мириэль расправила загнувшиеся края и провела пальцем по нарисованным фигурам. Легко узнала Чарли по квадратной шляпе и галстуку-бабочке в горошек. И саму Эви. Дочь нарисовала себя с длинными косами и в плиссированной юбке. Рядом стояла Мириэль, держа на руках малышку Хелен. У всех четверых были широкие U-образные улыбки.
Мириэль не удержалась от улыбки. С ветвей наверху раздалась птичья трель. Белая бабочка порхала неподалеку над цветами клевера. Чарли ошибался. Последние полтора года после смерти Феликса она не была такой ужасной, какой он описал ее в своем письме. Может быть, не идеальная жена, но, безусловно, все еще хорошая мать.
Ее взгляд переместился с бабочки обратно на рисунок Эви. Пятая фигура стояла на некотором расстоянии от остальных. Женщина. Горничная? Кухарка? Мириэль присмотрелась к ней повнимательнее. Та держала что-то похожее на бокал для коктейля. Ее короткая прическа гораздо больше соответствовала осветленному перекисью бобу Мириэль, чем длинным темным волосам женщины, державшей Хелен. Улыбка сползла с ее лица, и она нахмурилась.
Мириэль перепутала себя с няней. На рисунке именно она оказалась обособленной фигурой.
Сторож Дойл крикнул со ступенек тюрьмы, что прогулка закончилась. Мириэль проигнорировала его. Птичье пение, которое всего несколько мгновений назад звучало так мило, теперь царапало ей уши. С глазами полными слез она сунула письмо обратно в конверт, затем аккуратно сложила рисунок и убрала все это в карман.
Глава 12
Мириэль лежала в постели, подбрасывая смятое письмо Чарли вверх и ловя его, как бейсбольный мяч. Бледный свет проникал через крошечное окошко, небо заволокли серые облака. Возможно, уже полдень. Или уже близится вечер. Она не знала, и ей было все равно.