Я не сразу смогла прийти в себя. Я сидела в снегу и судорожно сжимала Северуса, мир вокруг казался каким-то далёким и нереальным. Потом я вдруг осознала, что сижу в снегу в одних штанах и рубашке, а в руках у меня ребёнок, одетый в тонкую пижаму, и именно второе обстоятельство привело меня в чувство. Я вскочила, подняла его на руках, осматривая. Он был живой, но белый до синевы, и смотрел на меня остановившимися чёрными глазами. Я помчалась к входной двери. Аллохомора – и мы вваливаемся в тёплую прихожую.
Говорить я не могла, поэтому просто усадила ребёнка на пол и схватила пальцами его виски, посылая в него диагностическое заклинание. Ничего не поняла из возвратившегося ко мне отклика, потому что не смогла сконцентрироваться. Пришлось опустить руки, сделать несколько вдохов-выдохов, попытаться отстраниться от реальности, унять нервную дрожь в руках и ещё раз попробовать проверить состояние Северуса. И с облегчением вздохнуть.
Только переохлаждение, ушиб локтя, пара царапин от разбитого стекла и гипертонус мышц всего тела из-за насильно прерванного выброса. Всё это лечится тёплым одеялом и флаконом миорелаксанта.
Я отнесла Северуса в детскую, сняла с него мокрую пижаму и уложила его на кровать, сходила, забрала из своей спальни его одеяльце, закутала в него ребёнка, принесла из лаборатории расслабляющее зелье, развела его водой и дала ему выпить. Он по-прежнему смотрел на меня застывшим взглядом, так что мне стало не по себе. Я хотела сказать ему что-нибудь ласковое, но язык мне не повиновался, поэтому я погладила его по голове и обратила внимание, что мои руки все в крови. В некоторой прострации я поглядела на свои расцарапанные руки, понимая, что я должна чувствовать боль, но не чувствуя её. И только когда Северус смог закрыть глаза и немного расслабиться, я окончательно пришла в себя и вернулась к реальности. Заныла разодранная о стекло кожа на руках, спине и ногах. И лишь сейчас я вспомнила о Тобиасе, который так и остался лежать на улице в снегу. Я оставила задремавшего ребёнка, в прихожей сунула босые ноги в сапоги и побрела к нему.
Он был жив. На магическую диагностику у меня не хватало сил, поэтому я ограничилась тем, что осмотрела и ощупала его. Открытый двойной перелом правой руки, закрытый – ноги, наверняка сотрясение мозга и внутренние ушибы. Ну и многочисленные царапины, посиневшие от холода ступни, запястья и лицо. Спина и шея как будто бы целы, поэтому я ухватила его подмышки и поволокла в дом. В доме я устроила его в гостиной на первом этаже, туго замотала ему полотенцем руку и влила в него костерост. Всё остальное пока подождёт, зелья против сотрясения мозга волью позже. Я накрыла его одеялом и пошла в ванную смывать с себя кровь. Царапины оказались несерьёзными, так что я промыла их, извлекла несколько осколков стекла, залечила наиболее глубокие ранки и пошла к Северусу. Тот спал, его мышцы уже заметно расслабились, так что я нырнула к нему под бочок и тут же провалилась в сон.
***
Проснулись мы около двенадцати, вернее, сначала проснулся Северус, и его осторожное вошканье уже разбудило меня. Выглядел он настороженным, напряжённым, но здоровым.
- У тебя что-нибудь болит? – спросила я, садясь на кровати и пытаясь проснуться. Голова была тяжёлой и соображала туго, глаза по-прежнему болели.
- Иуи, - Северус помотал головой.
- Нет, так не годится, - я протёрла глаза. – Скажи: «Нет».
- Ииу…
- Нет. Язычок к зубкам прижми и скажи: «Ннн».
- Ыыы…
- Смотри, видишь, где мой язычок? Н, н, н.
- Ннн…
Его «н», конечно, напоминал нечто среднее между «н» и «м», но был достаточно близок к истине.
- Хорошо, а теперь скажи: «Нет».
- Еее…
- Н, н, н. Нннет.
- Дэт…
О, прогресс!
«Нет» у него в конечном итоге получилось, и вполне приличное для первого раза. Язык, конечно, из-за зубов вываливался, боюсь, логопеды потом за такое учение скажут мне много «тёплых» слов, ну и пусть. Мы все сначала говорили неправильно и непонятно.
Этот день, начавшийся столь нервно, прошёл спокойно и расслабленно. Мы с Северусом пообедали, сходили погулять, потом дома я проверила состояние Тобиаса, влила ещё один костерост – одного оказалось мало, а полчаса спустя накапала ему и зелья против сотрясения мозга. Он по-прежнему не то спал, не то был без сознания, но выглядеть стал значительно лучше.
Головная боль и общее состояние недосыпа у меня несколько отступили, поэтому я рискнула попробовать зелье магического зрения, сваренное этой ночью.
Интуиция не подвела. Когда я открыла глаза, то смогла рассмотреть, нечётко пока ещё, магические потоки в доме. Зелье начинало действовать не мгновенно, а постепенно, и пока я шла до моей спальни, где утром у Северуса случился выброс, магия становилась видна всё чётче и чётче. В спальне всё было в голубых и чёрных переплетениях, структура нитей напоминала целительские, но делать вывод о том, что у моего сына способности к целительству, было рано – это могла быть примесь магии Надеи после вчерашнего лечения. Потом я прошлась по дому, находя остаточный фон от давних экскуро, подогрева воды, трансфигурации. И сразу обратила внимание, что в воздухе везде разливается серая дымка, поглощающая магию.
Всё-таки виноват дом?
Я обошла вокруг дома, присмотрелась к земле, прислушалась к ней. Нет, это не особенности места – дом стоял на магически нейтральной территории: здесь не было никаких разломов, никаких источников энергии – ничего, что могло бы помогать или мешать творить колдовство. Я снова вернулась в дом, обошла все комнаты, не заходя только в гостиную, где спал Тобиас. Дымка была везде практически одинаковой, только в мужниной спальне её концентрация была выше.
Артефакт-вампир? Нет, я комнату Тобиаса обыскивала, и не найти или хотя бы не почувствовать присутствие такого артефакта я никак не могла. Я долго смотрела, как эта дымка вяло вытягивает из меня мою магию, ещё дольше всматривалась в саму дымку и обходила комнату в поисках её источника. Но источника не было, дымка чуть сильнее сгущалась лишь у дивана, да и структура её была не артефактная, а человеческая.
Человеческая…
Всё-таки Тобиас?
Я развернулась и направилась в гостиную.
Такого я никогда не видела. Мой супруг представлял собой огромный чёрный провал, распространяя его метра на два; в нём болезненно пульсировали расплывчатое ядро и с десяток таких же размытых каналов. Я предельно осторожно, стараясь затратить как можно меньше магических сил, вызвала на пальцы крошечный люмос. Он даже не сформировался – магия, словно притянутая магнитом железная стружка, втянулась в черноту Тобиаса. Я вышла на улицу, зажгла люмос там и, не спуская с него глаз, вернулась к супругу. Я чётко видела, как по мере приближения к нему магия всё больше затягивается в провал, пока у двери гостиной не втянулась вся.
Я подошла вплотную к Тобиасу, попробовала рассмотреть в чёрном провале его нервы. У меня это получилось не сразу, но когда я смогла нужным образом сфокусировать зрение, мне предстала жуткая картина.
Его нервы все были обожжены, некоторые до того состояния, когда они уже перестают что-либо воспринимать и чувствовать. Такое я испытала на себе два раза: один раз когда попала в район высокой стихийно-магической активности, и второй – когда пришлось испытать на себе круцио. Ощущения дикие, словно бы весь горишь, причём не только снаружи, но и внутри, от боли перестаёшь соображать, воешь, орёшь, катаешься по земле, бросаешься на всех, до кого можешь дотянуться… А потом неделю от этого отходишь, не в состоянии нормально спать, а любое колдовство заново обжигает нервы.