Но как только она протянула руку, он схватил ее запястья и поднял вверх, изучая нежные изгибы обнаженного им тела своим жаждущим взглядом.
Бен читал в ее глазах ответную жажду, но, когда он смотрел на нее, она стыдливо отводила взгляд в сторону. Он отпустил ее руки, чтобы лечь рядом, и она торопливо прикрыла грудь скрещенными руками. Впервые за все время он вдруг отчетливо представил себе причину ее смущения.
— Почему ты прячешься от меня? — Нежно, но настойчиво он взял ее за руки и с трудом оторвал их от ее тела.
Лицо Марины вспыхнуло, она избегала смотреть на него.
— Теперь я стала другой, — сказала она подавленно.
— Другой? — Он сознательно притворялся, что не понимает.
— Не притворяйся дураком, — сказала она резко, и это было не первое свидетельство решительности, которое ему сегодня довелось увидеть. — У Кэрри была большая грудь, которую ты любил. А теперь мне не надо даже носить бюстгальтер. К тому же эти волосы — тонкие, разлетающиеся… Я же знаю, как ты любил мои длинные волосы…
— И ты считаешь, что из-за этого могут возникнуть проблемы? Что я не люблю тебя такой? Ее глаза снова наполнились слезами.
— Я… я не знаю, что думать. Иногда мне хочется, чтобы ты любил меня, а иногда… это меня сводит с ума.
Бен нежно провел пальцем по шелковистой коже ее скулы.
— Я люблю тебя, а не твое новое тело, хотя, конечно, с самого начала оно привлекло меня.
Он замолчал — возникло знакомое чувство вины. Но через него надо перешагнуть. Он неторопливо провел рукой вдоль ее длинной гладкой ноги, лаская ее, затем поднял ее кверху и, согнув, положил себе на спину. Прикосновение ее ноги заставило его скрипнуть зубами — он пытался подавить охватившее его желание погрузиться в горячую, влажную теплоту ее тела и с трудом контролировал свои слова.
— Ты теперь нравишься мне ничуть не меньше, — произнес он вслух, а про себя добавил: и через минуту я тебе это докажу. Он поцеловал ложбинку под ее скулой и спустился к сладкому, нежному холмику. Затем его губы перешли на розовый сосок, и он нежно стал его сосать.
Марина вскрикнула и выгнулась под ним, жадно лаская его восставшую плоть. Он снова скрипнул зубами — ему нравилась эта сладкая пытка, но он боялся, что не сможет продолжить так, как ему хотелось бы.
— Эти ноги… — Он часто и тяжело дышал, лаская упругое бедро и ногу, обнимавшую его торс. — Эти прекрасные, чудесные, длинные ноги.
Марина расслабилась от его ласки и удовольствия, звучащего в его голосе. Когда же он просунул руку между их телами и направил ее вниз по выпуклости ее живота, к завиткам волос, она вздрогнула. Его пальцы продолжали двигаться все дальше и дальше, ища и пробуя. Но она была уже готова, и едва сдерживаемое возбуждение ждало выхода. Она выгнулась под ним:
— Возьми меня!
Ему не потребовалось повторного приглашения. Когда она снова начала извиваться, как бы затягивая его в себя, он одним сильным ударом стремительно вонзился в глубину.
От полноты чувств, каждой клеточкой ощущая, что он наполнил ее собою, что они единое целое, она готова была закричать. Она ритмично поднималась и опускалась, постепенно увеличивая скорость; голова ее тоже поднималась и опускалась на подушку. Когда же она достигла пика наслаждения, он ртом поймал ее стон и еще крепче сжал ее, ощущая, как ее тело напряглось, а потом стало слабеть. Тогда он резко увеличил скорость своих движений и через несколько мгновений разделил с нею экстаз.
Это было превосходно. Он был превосходен. Почему она считала, что надо подождать заниматься любовью? Внезапно все тщательно продуманные доводы показались ей идиотскими и нелогичными. Она была для этого рождена. И воскресла снова.
— Тебе не очень тяжело? — Его голос выражал удовлетворение.
Ей было тяжело, но это была очень приятная тяжесть.
— Нет, мне хорошо. — Вспомнив о том, что раньше ему очень нравилось, когда она массировала ему спину, она медленно провела ладонью сверху вниз вдоль позвоночника и потом по каждой лопатке.
— Ммм. — Он одобрительно мычал, пока она не повторила несколько раз.
Она улыбнулась, нащупала край простыни и потянула ее вверх, чтобы закрыть их быстро остывающие тела. В этот момент ее глаза остановились на тусклом цвете дубовой кровати.
— А куда делась наша кровать? — Она выпалила этот вопрос без всякой задней мысли, вовсе не желая его упрекать, но Бен сразу напрягся. Проклятие! Почему она спросила об этом? Ей нравилась та бронзовая кровать, на которой была зачата Дженни. Но Бена она любила больше. И ее вопрос был не очень-то и важен.
Соскользнув с нее, Бен лег на спину и стал смотреть в потолок. Он так долго молчал, и она уже подумала, что он и не собирается отвечать.
Наконец он вздохнул, и ее поразила безнадежность, прозвучавшая в его голосе:
— Я не мог видеть эту кровать без Кэрри. Она была тронута его простыми словами.
— Извини, что я задала дурацкий вопрос. Это не очень и важно.
Но он продолжал, как бы не слыша того, что она сказала. Голос звучал жестко, и в нем слышалась боль.