Река бесшумно катила свои воды в город, туда, к мосту, где толпились люди, гудели проезжающие автомашины. На дне реки лежали тяжелые зеленые камни, обросшие мохом. А здесь на берегу жгла тело мелкая галька, нагретая солнцем, росла трава. Вовка, наклонив голову, разглядывал ушибленную ногу:
— Возьми платок. Перевяжи. Или пойдем к нашей маме.
— Ну, вот еще… — отмахнулся Борька, но платок взял. Ногу перевязали.
Солнце печет жарко. Вода в реке синяя-синяя, манит прохладой, интересным плаванием на плоту.
Борька зашагал к бревнам, лежащим в воде и на берегу, вытащил из-под гальки припасенные веревки, палкой подогнал к себе доску, вошел в воду, протолкнул бревна по воде на берег. Вдвоем они стали обвязывать бревна веревками. Вовка работал молча, пыжился, сопел. У него спадали трусы.
А когда плот был готов и сдвинут в воду, когда оттолкнулись от берега длинным шестом и поплыли, Борька взглянул на сидящего грустного Вовку, шлепавшего по воде ладонью, и проникся к нему нежностью.
— Слушай, Вовка. Ну, что ты все молчишь да молчишь, как селедка?!
— А я думаю…
Поджав под себя ноги калачом, Вовка смотрел в воду и думал о своей матери, о том, как по ночам она долго читает чьи-то письма. Это старые письма за всю ее жизнь. Она хранит их в чемодане, а вечером начинает читать. И Вовка не может долго уснуть, ему жалко мать: читая письма, она смеется и плачет. Заметив, что Вовка смотрит на нее и не спит, она подходит к его кровати и сидит рядом, пока он не уснет.
— Борь! А твоя мама тебя любит?
Борька вздрогнул, обернулся и посмотрел на Вовку печальным, испуганным взглядом.
— Любила. Но она померла. А что ты спрашиваешь?! — Борька нахмурился и с досадой добавил: — Отец у меня есть, он сплавщик. А скоро у нас мачеха будет…
— Мачеха?! А как… это?
— Ну… будет вторая мать, ненастоящая…
Плыли мимо берегов, на которых лежали спиной к солнцу голые взрослые люди, мимо бревенчатых изб, садов, огородов, ларьков — к мосту.
Через широкую пойму горной холодной реки перекинулся громоздкий деревянный мост, соединяя обе стороны города. Там, где река делает поворот, берега завалены круглыми лобастыми камнями, они привалились к высоким шлюзовым воротам, сшитым из толстых досок.
Избы с огородами, палисадниками, бревенчатыми воротами, тротуары и пыльные глиняные дороги тесно прижались друг к другу у берегов.
Над северным городом нависла жара. Небо густо темно-синее. Автомашины, пешеходы и прохладные воздушные ветры, дующие внезапно с таежных Уральских гор, взметают пыль по дорогам. Пыль оседает по берегам на травы, жесткую крапиву, камни. К вечеру берега совсем седые от белой глиняной пыли.
На мосту людно и шумно. Спешат прохожие, гремят автомашины, стуча колесами по деревянному высохшему настилу. У многочисленных ларьков, будок, киосков с мороженым, водой и хлебным квасом толпятся жители. У перил на ящиках с песком приютились бабы и мальчишки с корзинами, полными кедровых орехов, черной смородины, малины, черемухи, свежих огурцов и пучков зеленого лука.
Из открытых окон почты, Дома приезжих, клуба слышна музыка. Люди толпятся на мосту у перил, смотрят, как играет шумная вода, едят мороженое, разговаривают, смеются. Бродят геологи, охотники, подвыпившие сплавщики. Скучают в отдалении пары. Прохаживаются милиционеры в белых перчатках со строгим выражением на лицах.
Из-под моста выскакивают на речной простор таежные лодки-кедровки с накошенной травой, стреляной дичью. Это возвращаются с воскресного покоса и охоты местные старожилы. У моста на отмели, по колеса в воде, стоят машины, шоферы суетятся в воде, охлаждая радиаторы, набирая воду в ведра. Кругом шум, голоса, крики, пение, звуки баяна, гармошки. И только река катит свои воды спокойно между берегов, домов и людей, с их думами, радостями и тревогами.
Ульяна — молодая, плотная, маленькая женщина с широко раскрытыми черными смеющимися глазами на бледном скуластом лице, опершись на перила моста, смотрит в речную даль, на корпуса лесопильного завода, на двухэтажное деревянное здание горкома с колоннами, на дальние дымки изб и заводских труб.
Василий стоит рядом с Ульяной, плечом к плечу, смотрит в воду, на чистое дно, где лежат большие камни, часто моргает глазами, улыбается и тихо шепчет ей что-то.
Ульяна давно знает Василия Андриановича. В его доме она принимала роды. Ее приказания все исполняли, ходили на цыпочках. Тогда она чувствовала себя хозяйкой в их доме и завидовала этой дружной семье, здоровому крикливому ребенку, который родился. Завидовала по-женски, от того, что сама жила одиноко.