Лебеди таежные
Над тайгой, истомленной от поздней жары, по звонкому высокому небу отплывала лебединая стая на юг, унося с собой на ослепительно белых крыльях солнечный свет, наверное, впрок: при любой непогоде — согреться.
Внизу, по большой зеленой земле за ними вдогонку неотступно скакали темными пятнами их легкие тени и не могли догнать.
Не клином, как журавли, а цепочкой за вожаком, облачко за облачком, печально озираясь вокруг, они вовсю раскрывались на вольных прохладных ветрах, и только железный рев встречного реактивного самолета прижимал их к земле да пронизывающий молниями громовую ночь свистящий ливень загонял их в надежные камыши.
Проводником в пути служило им солнце.
Крыльями отсчитывая дни, пролетали окраинно над поселками и деревнями, далеко обходя шумные дымные города, еще издали почуяв и узрев заводские трубы, коптящие в небеса.
Ночью, тревожно глуша щелканье крыл, они своим древним чутьем выискивали холодные водоемы, почти падали вниз, устало обнимали землю крылами и отдыхали. Спали-отдыхали до тех пор, пока не заливало продрогшим рассветом горизонт, пока солнце не вставало из-под земли и не дарило каждому из них по лучу.
Проверив клювами крылья и ликующе протрубив что-то друг другу, лебеди грузно, с размахом, взлетывали один за другим, переводили хлопки крыл в шелест и неслышно всплывали по голубому воздуху к зениту.
И снова в путь по небесной бесконечной дороге.
Лебеди с печальными глазами…
Да и то верно, тяжело менять, хоть и временно, милую родину на райскую чужбину.
…Пролетели они и над Шубниковым — лесничим далекого Карагайского участка.
Но он их проспал — тоже, видать, умаялся от жары, как и тайга.
Спал он под старой сосной в траве около воды лицом вниз на скрещенных руках, укрывшись с головой от комарья и мошкары брезентовым плащом.
Расседланная лошадь обходила его и, поодаль обнюхивая храпом корни трав, зарывалась мордой в подсохшие заросли, находила зелень — молодую травку. Тогда слышались ее фырканье и короткое веселое ржанье.
Проснулся Шубников испуганно и неожиданно, словно кто его толкнул: приснился ему лесной пожар.
Вот что он увидел во сне.
Глаза застилало оранжевое воющее пламя, в ушах слышались выстрелы: это трещали стволы сосен, разламываясь напополам, они неуклюже падали, обнимая ветками огонь. Небо, красное и торжественно-тревожное, гудело и ослепляюще взрывалось. Это горел воздух, и в его сажевой гари скакало желтым мячом дымное солнце.
Шубников же метался по тайге и орал на всю округу истошным голосом: «На помощь!» — искал спасения.
Верный конь все-таки вывел его к реке, они вошли в воду по грудь и стали ждать чуда какого.
И тогда раскололось небо, раздвинулось, и ухнули оттуда, из черных космических глубин, белые льдины прямо в пламя, и стали хлестать из них воды. Наверху кружили какие-то громадные стрекозы. Он догадался, что это вертолеты, а вел их точным курсом к нему самолетик лесничества. Летчик, перевесившись через кабину, искал биноклем кого-то.
Тогда Шубников закричал: «Я здесь! Леса спасайте!» — и проснулся.
В голове гудели колокола.
Первое, что ему пришло в голову, когда он проснулся, было: где он, кто он такой и как ему поступать?!
Сказывалась старая армейская привычка. Он осмотрелся, вздохнул и успокоился. В таежной тишине — ни пожара, ни выстрела, ни катастрофы. Все на месте: земля и небо и он при своем деле!
В августовский знойный полдень, отяжелевшая от густой пахучей зелени, тайга будто шагнула к водопою и сгрудилась маршевой ротой у реки на песчано-глиняном обрыве.
Корневища громадных сосен, пробив толщу берега, зарывались в мокрый песок. Их толстые кренделя и длинные щупальца, отполированные ветром и солнцем, поблескивали и позванивали, как железные, — добирались до влаги.
Полосы солнечного света, прорвавшись сквозь ветки, накрыли речной разбег и плыли с ним вместе, куда река, — вдаль, по тайге…
Горячие желтые лучи буйного солнца, клубясь, пришлепывались и к высушенному ворсу глины, и к шершавым стволам сосен: сосны истомленно вздыхали и гнали с вершин до комля крупные капли жирной янтарной смолы.
Шубников радовался всему этому.
В такой древней планетной тишине жила еще холодная река. Она трудно двигала свои глубинные зеленые воды, обходя берега, заросшие тальником и черемушником над заводями, в которых сонно грелись темноспинные рыбы, слышались кашель курящего махру человека да отчаянные колотушки белобрюхих рыб в большом оцинкованном тазу. В травах, ростом до седла, фыркал огненно-рыжий, лоснящийся конь лесничего.