Напрягаюсь, пытаясь вспомнить хоть что-то из вчерашнего вечера, но ни хрена не выходит. Воспоминания будто сквозь землю провались.
Хочу открыть глаза, но они, как назло, не желают открываться. Будто мешки со свинцом на веки положили и табличку рядом воткнули «Не беспокоить». Запыхтев, с горем пополам поворачиваюсь на бок и пытаюсь нащупать Лельку. Она точно должна быть где-то рядом, я всегда сплю с ней на диване в ее комнате. Такая вот у нас давняя традиция, несокрушимая временем.
Вместо Лелькой хрупкой фигуры натыкаюсь на широкое, громко сопящее для моего не до конца проснувшегося сознания и жутко пахнущее тело. Вздрагиваю, резко отстраняясь и медленно отползая назад, к стеночке. Чур меня, мамочка.
Черт возьми, неужели я вчера переборщила, а Лелька упустила меня из виду?
Так, Полина, расслабься, если тело не болит, значит, не изнасилована. А это уже огромный плюс для пьянчуги, мысленно успокаиваю себя.
Пролежав несколько минут и не услышав больше никаких звуков, решаю попробовать снова открыть глаза. Белый потолок, в тон ему трубы с противопожарной системой. Странно, совсем не похоже на нормальную квартиру. Несколько раз моргнув, решаю приподняться на локтях и осмотреть странную комнату, в которой мне пришлось проснуться с неизвестным телом.
То самое тело, о котором совершенно не хочется думать, внезапно начинает шевелиться рядом со мной, заставая меня врасплох. Медленно поворачиваю голову в сторону сопящего недоразумения и вскрикиваю, увидев сонное лицо Арестова. До чего же он милое создание, когда так сладко спит.
Усмехнувшись, собираюсь встать и найти ванную, ну а там как следует подумать о случившемся. Я действительно не помню, как оказалась в чужой квартире, ну а пытаться добиться от сонного чертика сейчас хоть чего-то — явно дохлый номер.
Прохладный ветерок из приоткрытого окна касается оголенной спины, заставляя меня внезапно замереть, словно статуя. Очень неторопливо, словно в очень замедленной съемке, я перевожу взгляд на свою обнаженную грудь. От удивления я разве что могу вскрикнуть так, что даже тело, расслабленно валяющееся на кровати, подскакивает вместе со мной.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а.
С грохотом лечу на пол, не забывая прихватить единственное одеяло, чтобы прикрыться. Вот еще, нечего кому попало пялиться на мои титьки.
— Ты че орешь? — доносится хриплый со сна голос с кровати, и я замираю.
Этого ведь не может быть правдой, да? И голос у него не может быть таким красивым по утрам, да?
Прикрывшись одеялом по самое не хочу и приподнявшись, я смотрю на кровать и вижу ЭТО. Лицо моментально начинает пылать похлеще пламени костра. Испытывая адскую неловкость, я отворачиваюсь лицом к кирпичной стене со все теми же трубами, что и на потолке. Странное сочетание для интерьера, но ладно. Сейчас есть вещи и поважнее. Например, как заставить его спрятать то самое, что я не могу назвать, не заикаясь и не краснея?
— Прикройся, придурок, — швыряю в него упавшую вместе со мной подушку и, слыша заливистый смех хозяина этой страной берлоги, начинаю отчаянно сопеть.
Ну что за несправедливость такая? Вот угораздило меня родиться шибко правильной. И кому от этого легче стало, интересно мне знать.
— А, ты об этом… ну, прости, ничего не могу поделать. Физиология такая.
— Сделай что-нибудь со своей физиологией, — все еще стесняясь смотреть в его сторону, я кутаюсь в легкое одеяло и отправляюсь на поиски своего платья.
— Есть у меня одна идейка. Поможешь? — произносит шепотом, заставляя стадо мурашек устраивать забег по моему телу.
Кто бы что ни говорил, но Артем Арестов явно бог секса. Конечно, я всего не помню, а этот индюк вряд ли сознается в произошедшем, и все же я очень надеюсь, что еще девочка. По крайне мере, трусики остались на мне до утра.
Боже, я надеюсь, что вчера ничего лишнего не ляпнула ему, и наше общение будет проходит как прежде. Он — козел, а я — стерва.
— Пошел к черту! — показав незамысловатую фигуру из пальцев, хватаю с пола платье и ошалело замираю. А где здесь ванная?
— Напротив тебя, — звучит насмешливо прямо над ухом, заставляя взвизгнуть и резко отскочить в сторону.
— Ты что себе позволяешь? — крепче прижимая одеяло к груди, отступаю назад, опустив голову и пряча от него за распущенными волосами пылающие щеки.
— Вчера ты была более сговорчива, — задумчиво наклонив голову набок и почесав подбородок, уже тише продолжает: — А ты хоть что-то помнишь?
Молчу, покрываясь алой краской. Спалили, Штирлиц.
— Ясно, — усмехнувшись, Артем направляется на кухню с поникшими плечами.