У Августа выпала из рук лопата, когда он услышал имя до чери, — не то, которое он ей дал, а то, с которым она живет сейчас и выступает перед телезрителями. Он поспешно поднял лопату, оглянулся, нет ли рядом охранника — тот оказался возле инженеров, и, продолжая работать, приблизился к офицерам.
Да, говорили об Юв Мэй, обращаясь к молодому капитану, довольно красивому, в новеньком мундире, плотно обтягивавшем его широкие плечи.
— Послушай, Браун, в конце концов от нас ты не должен скрывать: когда же у тебя свадьба с Мэй?
— Бросьте вы! Рано еще говорить об этом. — Капитан был чуть смущен.
— Рано? Да ты сколько месяцев с ума сходишь по ней!
— Смотри, как бы не опередили…
— Поспеши, Браун. Шеф собирается сократить штаты, расшвы ряет нас в разные стороны, не удастся и на свадьбе погулять.
— А есть такие опасения?
— Не будем сейчас говорить об этом…
Офицеры пошли к инженерам, Браун остался один. Он задум чиво смотрел на дно котлована, будто определял взглядом, достаточной ли он глубины.
Август, не разгибаясь, приблизился еще на шаг. Он уже об думал все — иного выхода нет, другой возможности не представится.
— Господин капитан, скажите Юв Мэй, что ее отец здесь.
Это было сказано очень тихо, и Август обращался, каза лось, совсем не к капитану, а к своей лопате, которую держал в руках. Он разогнулся, будто хотел на секунду расправить плечи и дать им отдых, и встретился с взглядом капитана.
ПИКОВЫЙ ТУЗ
Профессор сделал последний укол. Юв радовалась: фиолето вое пятнышко на щеке не только не росло, оно сжалось, потемнев, опухоль опала. Теперь оно походило на маленькую родинку. Галактионов сказал, что, возможно, родинка останется, но, скорее всего, она исчезнет.
На прощание профессор сказал, что если она заметит изме нение «родинки» в худшую сторону, пусть немедленно приедет к нему. О какой-либо плате за лечение он не хотел даже слушать.
Юв вышла на улицу. Длинная голубая машина Брауна стояла возле тротуара.
Они поехали к дому Юв.
— Зачем ты ходишь к этому профессору? — хмурясь, спросил Браун.
— Не ходишь, а ходила, — весело ответила Юв. — Смотри! У меня была опасная опухоль. Теперь ее нет. Это сделал он.
Капитан не знал, верить ей или не верить.
— А если бы у тебя было такое пятно не на щеке, а на гру ди, — ты тоже пошла бы?
Радостное настроение Юв сразу исчезло. Подъехав к дому, он спросил:
— Не побывать ли нам в оперетте?
Юв ответила раздраженно:
— Достаточно «Ночной красавицы». Что там творилось! Нес частная Эрика! Ведь профессор сделал доброе дело. А над ней издеваются. Он и меня спас… от несчастья, а ты видишь только плохое. Безжалостные люди!
Браун слушал, и в нем тоже нарастало раздражение: как на доела ему эта переменчивость!
Юв видела, что он обиделся, и поспешила протянуть руку, улыбнулась. Это могло означать, что они не поссорились окончательно.
Браун поехал в штаб. Сегодня опять у Фромма совещание. Дух новой войны носился в штабе. О войне говорили во всех отделах, ее планировали, причем возле карт будущих военных действий произносились слова: «Мы наносим внезапный удар», а не «Мы отражаем удар».
Фромм заменил многих офицеров и двух генералов своими бывшими сослуживцами, настроенными наиболее воинственно. Фромма они боготворили. В офицерском ресторане при штабе появилась огромная картина: на ней изображен самолет, пикирующий на колонну войск и беженцев; на борту самолета — пиковый туз; летчик бьет из всех пулеметов и пушек, у него деловито сосредоточенное безжалостное лицо, тонкая черта сжатых губ. Молодой Фромм! Его первый подвиг в воздухе…
Брауну не нравились перемены в штабе. Если бы он мог рассказать Юв хоть какую-то долю того, чем занимается сейчас штаб, она отвернулась бы от него — в этом Браун был уверен. Он помнил и слова отца, сказанные перед отъездом сюда: «Знай, ты будешь служить делу защиты цивилизации. Я тоже ему служу». Но защитой тут и не пахло.
Отец сконструировал универсальное бомбоубежище, в котором можно спастись и от атомного удара. Оно снабжено автоматическим лифтом для спуска, противорадиационным фильтром, имеет отопительную и охладительную системы, специальные камеры для хранения продуктов и воды, кухню, систему дезактивации продовольствия. В таком убежище долгое время можно жить с полным комфортом — до тех пор, пока не будут утрачены на поверхности земли все губительные последствия атомного нападения. Изобретение было принято военным ведомством и пущено в производство. Разумеется, такие убежища могли построить себе только весьма состоятельные люди. Изобретение дало отцу немалые деньги, он быстро разбогател. И как-то дома сказал: «Не знаю, насколько надежно мое убежище, но вижу, что деньги оно приносит вполне надежные. Не хочется испытывать на себе его прочность».
То, что творилось сейчас в штабе, было совсем не то, о чем говорил отец и чему хотел служить Браун.
На этот раз на совещании присутствовали только начальники отделов. Фромм давал установки, которые должны лечь в основу разрабатываемой операции. Браун записывал:
«…К этому времени все вооруженные силы должны быть в полной боевой готовности, ракетные установки заряжены, отрегулированы и нацелены каждая на определенный объект. Залог успеха в быстротечности операции, и первый удар должен быть настолько сильным и неожиданным, что, пока противник успеет отреагировать на него, все живое будет уничтожено.
Задача военно-воздушных сил, кроме бомбардировки и раз ведки, — обеспечить безопасность нашей территории от проникновения самолетов противника.
Военный флот будет направлен на блокаду морских границ противника…
Особое внимание следует обратить на то, чтобы не было разгадано наше намерение…»
Браун, хорошо изучивший историю второй мировой войны, по думал:
«Похоже на гитлеровский план Барбароссы. Почти такие же формулировки». И оторвавшись от бумаг, посмотрел на Фромма — не похож ли он на Гитлера?
Нет, он только напоминал того летчика в машине с пиковым тузом на борту. Когда Фромм делал паузу, то крепко сжимал губы.
— Мы имеем все для того, чтобы нанести сокрушительный удар, — продолжал Фромм. — В одну секунду мы можем убить миллион людей противника. На днях мы получили новое атомное устройство, сила этого оружия заключается не в самом взрыве, он может быть и невелик, а в колоссальной энергии излучения. Радиоактивные агенты убивают вернее взрывной волны и осколков. Они проникают сквозь любое вещество. Наш противник не имеет убежищ, во всяком случае достаточно убежищ. чтобы при обстреле такими снарядами сохранить живую силу. А мы имеем, — Фромм взглянул на Брауна, — благодаря замечательной конструкции господина Брауна. Это очень надежное атомобомбоубежище.
Ныне наступил поворотный момент в военной истории. Если раньше много писалось о кровопролитных войнах, то отныне термин «кровопролитие» становится устаревшим. Мы положим начало войне без крови. Мы будем убивать людей без пролития крови, и в этом нельзя не видеть прогресса, мы просто превратим их в трупы, в мумии. А шахты и заводы противника, аэродромы и железные дороги, корабли и машины, даже мундиры и ботинки вражеских солдат в большинстве останутся неповрежденными, они перейдут в наши руки. И все запасы продовольствия после дезактивации и соответствующей обработки будут наши. Мы уничтожаем только людей — это вернейший путь к победе — и почти ничего не разрушаем. Нам нужны богатства, нужны достижения цивилизации — мы их высоко ценим. Мы не тронем памятников культуры, памятников древности.
Что-то вроде улыбки появилось на безгубом лине Фромма, но она сейчас же сменилась неподдельной озабоченностью. Он продолжал: