Тогда ещё одна маленькая трёхфутовая волна обрушивается на меня сверху. А потом ещё и ещё.
Каждый раз, когда я пытаюсь вынырнуть и добраться до своей доски, привязанной к моей ноге нейлоновым шнуром, волна падает на мою голову. Я стараюсь вытащить себя на поверхность, но волны продолжают обрушиваться на меня до тех пор, пока мои глаза не начинает щипать от соленой воды, ослепляя меня.
Тогда Хью хватает мою руку и тянет меня наверх. Я кашляю, удивляясь тому, как много воды проглотила. Он тащит меня к берегу, где я сопротивляюсь сильному желанию наклониться и поцеловать твёрдый и сухой песок под моими ногами.
Он хлопает меня по спине до тех пор, пока мой кашель не прекращается.
— Молодец, Венди, — говорит он.
Я моргаю из-за соленой воды в глазах и смотрю на него, ожидая увидеть насмешливое выражение на его лице.
Но вместо этого он засиял.
— Чертовски хорошая работа.
— Серьезно? — спрашиваю я хриплым голосом, горло яростно дерёт. Мэтт вырастает позади нас.
— Классная волна, Венди,— говорит он.
Белла лежит в нескольких метрах от нас, ее голова направлена вверх к солнцу, а глаза намеренно закрыты. Я уверена, она видела мое падение, но она ведет себя так, будто не может слышать, что мы говорим.
Мэтт смеется.
— Не волнуйся, твой голос придет в норму через пару часов, — говорит он, усмехаясь.
— Я упала,— говорю я. Интересно может они как - то пропустили такое захватывающее зрелище в океане. — Я рухнула.
— Да, — говорит Хью,— но сначала ты встала,— он улыбается, обнимая меня.
— Сначала ты встала — повторяет он.
Я киваю, чувствуя тепло в лучах солнца и глядя на океан позади нас. Отсюда волны не похожи на крошечные трехфутовые волны. Они выглядят намного больше — по крайней мере, футов шесть (около двух метров). Хью говорит мне, что это потому, что прежде, чем брать волну, я видела, что позади одной волны другие волны, поэтому они кажутся наполовину ниже, чем есть, когда ты прямо перед ними.
— Твоя волна, — говорит Пит, и я чувствую внезапный прилив согревающей гордости, когда он называет ее моей, — была около шести футов, по крайней мере.
— Вау, — говорю я тихо, смотря с океана на пляж, и с удивлением вижу Пита, стоящего у подножия лестницы, его руки скрещены на груди. Он улыбается мне, поднимая руки над головой, как бы говоря “Победа”! И даже если это выглядит глупо после падения, я делаю также.
Мое сердце все еще стучит, совершая миллион ударов в минуту. Может быть, мои братья чувствовали тоже, что чувствую и я сейчас: гордость и веселье, даже после падения. И я улыбаюсь, потому что я только что обнаружила, что непобедима. К счастью, чувство, которое я испытала в воде в первый раз с Питом не было неповторимым в этот день — я чувствую это снова, сейчас, на суше, хотя в моем рту горечь со вкусом океана и мои глаза жжет от соленой воды.
Мои щеки начинают болеть от такой широкой улыбки, я закапываю пальцы ног в песок под моими ногами, горячий от лучей полуденного солнца.
Вдруг, загадочное, волшебное чувство нахлынуло на меня: я совершенно уверена, что мои братья чувствовали то же самое, что и я, стоя в этом же самом месте.
16 глава
Каждое утро я просыпаюсь с восходом солнца. Я хватаю доску Джона и спускаюсь к воде. Иногда Пит и компания стучат в мою дверь, но чаще всего я просыпаюсь первая.
С каждым днем я становилась все смелее: гребла, пока никого не было видно; заходила глубже в океан, взяв несколько больших волн. Ночью я одна в своей комнате и больше ничего, кроме лунного света, освещающего страницы; я царапала каждую деталь каждого дня в свой ежедневник, но не чувствовала ничего, что могло бы привести меня к моим братьям, пока еще нет.
Вместо этого я расположена писать об улыбке Хью и глупом юморе Мэтта, об угрожающих взглядах Беллы и о дрожи, которая расползается по всему телу, когда Пит рядом. Когда я, наконец, натягиваю на себя одеяло, то все еще чувствую, как волны раскачивают меня вперед и назад, словно какая-то колыбельная. Я еще никогда в жизни так хорошо не спала.
На ногах и руках растут новые мышцы. У меня болит живот — так развиваются брюшные мышцы. Но, правда, он болит еще и из-за голода. Пит с друзьями добыли еду вместе с наличными, когда ограбили дом на Брендвэй, но она явно не самая питательная. Так как у нас нет электричества, они покупают только ту еду, которую не нужно готовить, которая идет неплохо, если не заморожена. Это очень холодная каша и питательные батончики.
Здесь, на заднем дворе, есть огромный старый гриль, оставленный теми, кто жил здесь до Пита и ребят. Пит находит меня днем, когда я учусь на воде, мои волосы все еще влажные после утреннего прибоя и купальник еще мокрый.
— Что делаешь? — спрашивает он, возвышаясь надо мной.
— Проверяю гриль, — отвечаю я. Он не отличается от того, что стоит во дворе моих родителей. Прежде, чем братья сбежали, отец готовил ужин на гриле каждый воскресный вечер. Стейки, курицу, гамбургеры, хот-доги, кукурузу в початках — у меня текут слюнки от этих мыслей. Я стояла рядом с ним, пока он готовил, каждое воскресенье с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Он называл меня своим “СУ-шефом”.
— Зачем? — спрашивает Пит. Я поворачиваюсь лицом к нему. Капли соленой воды сверкают в солнечном свете на его плечах.
Я качаю головой, ухмыляясь:
— Давай, — говорю я, схватив его за руку. — Мы выполним несколько заданий.
Тридцать минут спустя я поворачиваю машину на стоянку огромного супермаркета. Папа не стал бы возражать.
Он любил ходить в специальные магазины и “овощные рынки” ранним утром в воскресенье: купить самые свежие продукты и натуральное мясо. Но бедным не приходится выбирать. Я хотела остановиться в комбинированном магазине, где я могла бы купить все для приготовления мяса, а также бумажные тарелки, пластиковые ножи и вилки.
Это неприятное, удручающее здание в торговом центре, наполненное одним квадратным магазином за другим. Я нахожусь здесь всего несколько минут в окружении машин, фонарей, матерей с колясками, бизнесменов в костюмах и галстуках, и уже скучаю по Кенсингтону.
— Знаешь, — говорит Пит, пока я отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины, доска Майкла все еще выглядывает из заднего окна. — На самом деле, раньше я никогда не был на задании.
— Тогда как вы это называете — когда ты и мальчики идете в город за едой?
Пит пожимает плечами, улыбаясь.
— Мы не называем это “заданием”, — говорит он, положив руку мне на плечо, пока мы идем через парковку в сторону магазина.
— Ты не носишь обувь, — говорю я, толкая тележку по проходу. Если подумать, то я никогда не видела, чтобы Пит носил обувь. Даже не уверена, что у него есть хотя бы пара обуви. Интересно, а если это тот магазин, откуда его выгонят за то, что он босиком? Без обуви, без футболки, без работы. Но Пит так уверенно идет вниз и вверх по проходам, что я не могу представить, чтобы его кто-то заметил.
Я выбираю кукурузу и цуккини, стейки и курицу. Огромную бутылку соуса для барбекю. Я приказываю Питу положить в тележку полный мешок угля.
— Ты уверена, что ты знаешь, что делаешь, Венди?
Вместо ответа я ухмыляюсь. Я точно знаю, что я делаю. Даже после того, как мы загрузили все, что я хотела, в тележку, я продолжаю лениво блуждать по проходам.
Пит кладет руки мне на плечи, и я прислоняюсь к нему, наслаждаясь звучанием плохой песни, доносящейся из колонок магазина. Ветерок искусственно охлажденного воздуха проходит по моей голой ноге, все люди, которые мельком смотрят на нас, когда мы проходим мимо них, наверняка предполагают, что мы обычная пара подростков, загружающая свою тележку для вечеринки, люди, которые понятия не имеют, что это будет наша первая горячая еда за последние несколько недель. Я не спрашиваю Пита, как долго он, Белла и другие ребята не ели настоящую еду. Когда мы, наконец, становимся в очередь, Пит встает за мной, и я прижимаюсь к нему спиной. Кто бы знал, что поход в продуктовый магазин может быть таким романтичным.