Однажды голубь рассказал, что слышал разговор двух горихвосток о том, что за зелеными холмами в Городке кто-то включает и выключает солнце, когда заблагорассудится, и Марта, представив это, подумала, как это было бы здорово! Один раз, прилетев совсем поздно, почти ночью, трясясь и волнуясь, Эжен выложил, что еле унес крылья от бродячей души старого дома, который снесли вместе с ней, и теперь она бродит по улицам и пугает прохожих. Услышав эту страшилку, Шелли надменно посмотрела на растерянную Марту, и, мягко прыгнув с подоконника, прошествовала в другую комнату — хвост трубой и уши прижаты, что означало «ты уж ври, да не завирайся!».
Когда Шелли уходила, Марте оставалось только слушать быстрое воркование голубя, ведь переводчиком была кошка, а без нее Марта не понимала ни словечка. Шелли считала, что у Эжена «ветер в голове», а Марта думала, что он просто ветреный. А это не одно и то же, верно?
Сам Эжен соглашался и с тем, и с другим, потому что больше всего на свете он как раз любил ветер. После ветра больше всего на свете Эжен любил Францию, куда хотел улететь «для воссоединения с семьей и возвращения на историческую родину» — так он это называл. И Марта с Шелли были уверены, что именно так когда-нибудь и будет.
А пока Эжен жил в Старом Городе Б. и каждый день усиленно тренировался, осваивая фигуры высшего пилотажа и залетая так далеко, что не видно глазу, туда, где небо черного цвета и очень холодно. Эженов дед, когда Эжен был совсем маленьким, часто рассказывал ему истории про одну чайку по имени Джонатан, умевшую летать так хорошо, что птица легко смогла бы улететь и во Францию. А дед узнал об этой чайке из книги, которую вслух читал своим голубям тот самый исчезнувший вместе со старой тирольской шляпой Тори-сан (кстати, ты можешь спросить у мамы, что это за книжка, она наверняка знает!).
Мечта улететь во Францию заставляла Эжена вновь и вновь подниматься в небо, всякий раз всё выше и выше. «А что, чайка смогла и я смогу!», — совершенно справедливо полагал Эжен. С каждой тренировкой голубь становился сильнее, быстрее и выносливее, набирался полетного опыта и мудрости.
Иногда случалось, что Эжен пропадал на несколько дней без предупреждения и неизвестно куда. В такие дни Шелли лежала целый день на подоконнике, а Марта тревожилась за голубя — ей почему-то не нравились эти отлучки. Но когда Марта пыталась поговорить об этом с Шелли, та неизменно делала вид, что отсутствие Эжена ее нисколько не беспокоит, и, презрительно дергая хвостом, уходила с подоконника на диван, сворачивалась клубочком и притворялась спящей, хотя ее маленькие ушки трепетали, улавливая малейшие звуки, доносившиеся с улицы. Когда спустя несколько дней голубь возвращался, Шелли возмущенно фыркала, отворачивалась и никогда не спрашивала, где того носило, хотя, конечно, ей было невероятно любопытно.
Эжен же, любивший поболтать о своих полетах, про эти многодневные отсутствия не рассказывал никогда, сколько Марта его ни пытала. Зато он с удовольствием объяснял ей тонкости своих пилотирований и объяснял, почему его не пугает сильный ветер, который, как справедливо считала Марта, может с легкостью унести птицу неизвестным курсом или просто обломать крылья. «Главное, — говорил голубь девочке, — это быть в потоке!». Марта не очень понимала, что это значит, но Эжен объяснил:
— Понимаешь, там наверху, совсем высоко, бывает такое, что ветер дует сразу в двух, трех или даже четырех направлениях, противоположных друг другу. Дует так сильно, что перестаешь понимать, оказался ли ты в том потоке, который нужен, или попал в поток, уносящий тебя совсем не туда, куда надо. И в этот момент единственное, что нужно сделать — это очень быстро выбрать поток.
— А почему? — любопытствовала девочка.
— А потому, — разъяснял голубь, — потому, что если ты остановишься и решишь подумать — пиши-пропало! Ведь тогда попадешь МЕЖДУ потоками! А между потоками нет никакого движения, там вообще НИЧЕГО нет! И если замешкаешься, то зависнешь там навсегда, до самой своей смерти, пока не станешь пылью и не рассеешься в небе… — на этом месте Эжен всегда замолкал, и они с Мартой грустнели и немножечко боялись.
«Наверное, это очень и очень страшно — навсегда замереть в межнебесном пространстве, до самого своего конца», — печально думала Марта.