— Ну и ну! — говорит Фешюш-Яро. — Даже удрать и то без жандармов не могут.
Бадалик сокрушенно качает головой: мол, достукался норовистый серб, нечего было упрямиться, все равно придется ехать.
— A y тебя почему нет торбы? — набрасывается он на Шиткеня. — Почему не запасся провизией на дорогу?
Тот хватает свой пиджак, хитрое, с лукавинкой лицо его вытягивается от страха, и он со словами «Сейчас принесу» убегает. Жандармы подводят Дорнича к карете, собираясь доложить барону, но Галди машет рукой: мол, некогда, ехать пора. Со стороны Дуная из рваных облаков выскакивает истребитель и с пронзительным воем резко снижается.
— Черт возьми, — вырвалось у Галлаи, — еще, чего доброго, обстреляет.
Истребитель пикирует, чуть не задев крышу водокачки, но огня не открывает.
Описав круг, он взмывает ввысь и исчезает в южном направлении. Дешё смотрит на меня, и мы в один голос произносим:
— «Юнкере».
Из крайней лачуги, причитая, выбегает плоскогрудая, русоволосая женщина, жена Дорнича, в нерешительности останавливается у колодца и, прижав руки к животу, умолкает. Жандармский сержант выпускает руку Дорнича и подталкивает его к телеге: мол, иди, делай свое дело, не сопротивляйся, иначе узнаешь, почем фунт лиха. Костлявый, с заячьей мордой и большими ушами жандарм говорит вежливо, с опаской озирается вокруг. Дорнич шагает к своей подводе, взмахивает рукой: уж очень лошадей своих любит, не пройдет, чтоб не погладить. Но тут он резко поворачивается и медленно бредет обратно, всем своим видом давая понять, что ему нечего делать во дворце. Бадалик бросается ему наперерез, замахивается палкой, Дорнич увертывается и идет дальше.
— Стой! — раздраженно кричит ему вслед сержант.
Второй жандарм, помоложе, срывает с плеча винтовку и бежит за кучером. Догоняет и штыком гонит обратно. Дорнич молчит и нехотя, упираясь, как скотина, которую ведут на веревке, идет к подводе. Во всяком случае, отсюда, сверху, все это производит именно такое впечатление: люди загоняют упрямое животное в предназначенное для него место. Но как только полицейский опустил штык, кучер снова поворачивается обратно.
— Кончайте! — строго приказывает барон. Сержант хватает Дорнича за шиворот и изо всех сил толкает к лошадям. Заячье лицо его багровеет.
— Ах ты, дерьмо собачье, долго мне еще с тобой возиться?! — задыхаясь от злости, шипит он.
Дорнич пронзительно гортанным голосом выкрикивает какое-то сербское ругательство и вдруг бросается на жандарма. Сержант замахивается было на него прикладом, но в этот момент кучер пригнулся, и удар пришелся ему не в грудь, а в челюсть. Мы слышим даже, как что-то хрястнуло. Сержант пятится назад, отмахиваясь винтовкой.
— Сволочь, — ругается он, прижимаясь спиной к подводе, — сам виноват, я этого не хотел…
Превозмогая боль, Дорнич поднимается на четвереньки, но не только встать, даже стонать не может — челюсть у него отвисла, изо рта течет кровавая слюна. Тарба расталкивает нас.
— A-а, мать их в душу, вот я им покажу сейчас.
— Стой! — Дешё окриком останавливает его. Глаза Тарбы налились кровью, он матерно ругается не в силах оставаться в бездействии. — Стой!
Фешюш-Яро негодует:
— Если бы у меня было оружие, я бы показал им.
— Еще бы, — с презрением говорит Дешё, — одной винтовочкой истребил бы жандармов, потом весь их участок, нилашистов, немцев, генеральный штаб. На, бери мой пистолет и беги, если уж тебя так распирает от храбрости.
— Они ведь тоже подневольные, — ворчит Шорки, — что прикажут, то и выполняют.
Фешюш-Яро выдергивает из земли кол, в бессильной ярости ломает его о колено и бросает на землю. Со стороны батрацких лачуг бежит Шиткень, размахивая набитой под самую завязку торбой. Увидев все еще стоящего на четвереньках Дорнича, он останавливается как вкопанный и, чтобы не упасть, цепляется за распахнутые ворота. К нему подбегает Бадалик, берет под руку, подсаживает на подводу:
— Поезжай, поезжай, этот дурень достукался.
— Но я забыл захватить пальто, да и денег в кармане ни гроша…
— Пошевеливайся, не затевай хоть ты, за лошадьми приглядывай как следует, а не то шкуру спущу!