Цыганка прикрыла глаза. Она не осталась равнодушной к обаянию этого человека, к исходившей от него силе. Но Бло был легавым, а она жила среди блатных. Ей показалось, что Бло разгадан ее. Он подвинул к посетительнице гильзы калибра 11.45.
– Вот, это следы гибели двух человек, – сказал он. – Их превращенные в дуршлаги трупы лежали в машине, брошенной на обочине. Как будто убийце было безразлично, обнаружат их или нет. Работа профессионала, потому что новички пугаются и вечно попадаются на окровавленном багажнике. Мира нет нигде, и поверьте, иногда мне становится больно, когда я вижу молодых парней с дыркой в голове, хотя они могли бы найти себе другое занятие и жить спокойно, как миллионы людей. (Он горько улыбнулся.) У полицейского тоже может быть сердце. Бывает, что размышляешь о самых простых вещах. Ну, не стану вас утомлять. Езжайте, куда хотите. Продавайте ваш бизнес, если пожелаете, и найдите новых друзей для новой жизни. Это было бы неплохо.
Грудь Цыганки поднялась, когда она вздохнула.
– Вы настоящий дьявол, комиссар, – сказала она, действительно так думая. – Но мне уже поздно меняться.
– Поздно! – улыбнулся Бло. – Посмотрите на эту надежду Уголовной полиции и запомните, что в случае необходимости задержать вас я пошлю не его.
Они заслужили право услышать смех Цыганки. Она встала, чтобы уйти, поскольку получила, что хотела, и считала здание полиции неподходящим местом для пустых разговоров.
– Не знаю, как вас благодарить.
– Удачи, – пожелал комиссар.
Что касается Пупона, у него отнялся язык. После ухода Цыганки Бло спросил:
– Что скажешь?
– Она чертовски опасна, – ответил Пупон.
Бло собрал гильзы и листки бумаги.
– Даже больше. Эти люди хотят свободы, абсолютной свободы. Сегодня вечером навещу Риччи. Его брат Вентура занимается в Марселе торговлей сигаретами.
Комиссар замолчал. Остальное он понял во время визита Цыганки. «Жак Нотариус умер из-за сигарет, и Джо Риччи об этом знает, – думал он. – Двое убитых в Вокрессонском лесу посещали бар Риччи. А Цыганка выглядела непринужденной и спокойной, как будто воскрес Поль. Стало быть, она получила надежную защиту». Бло вынул из ящика набитый фотографиями конверт и разложил снимки на столе.
– Посмотри на него, – велел он Пупону. Тот склонился над изображениями Старого Гю, снятого со всех ракурсов. – Он был очень богат, теперь – без гроша, и, можешь не сомневаться, не покинет страну без денег, если у него будет хоть малейшая возможность разжиться ими. А возможности существуют всегда. – Бло сделал паузу и договорил: – Сейчас он опаснее, чем когда бы то ни было.
Комиссар посмотрел на молодого человека, склонившегося над фотографиями гангстера, и снова обругал тюремную охрану.
– Все пришли, – сообщила по интерфону Мирей.
– Пусть заходят, – сказал Бло. – Заседание начинается. Найдется место и для тебя.
Альбан ехал по внешнему бульварному кольцу к Порт д'Орлеан. Его кузен жил в Монруже, на четвертом этаже тихого дома на спокойной улице. Гю заснул в машине, и Альбан потряс его за плечо. Выйдя, Гю несколько секунд постоял, опираясь на машину и разглядывая мусорные контейнеры. Альбан открыл электрический замок, и они вошли в подъезд. Проходя мимо комнаты консьержки, Альбан постарался целиком заслонить Гю своим большим телом.
Ксавье Паоли работал санитаром в психиатрической больнице Сент-Анн. Это был немного туповатый холостяк. Он ждал пенсии, чтобы вернуться на Корсику.
Альбан позвонил в дверь, моля Мадонну, чтобы Ксавье не назначили дежурить в ночь. Гю прислонился к стеке, держа руки в карманах куртки. Альбан позвонил снова.
Наконец послышалось шарканье ног.
– Кто там? – спросил хриплый голос.
– Я, Альбан.
Замок открылся, и на пороге появился высокий, совершенно лысый мужчина с полусонными глазами.
– Salute a te,[5] – сказал Ксавье и поцеловался с Альбаном.
Гю вошел следом за другом и закрыл дверь. Альбан представил его на французском, поскольку Гю, хотя и имел итальянские корни, не говорил ни на итальянском, ни на корсиканском диалекте.
– Я привел друга, – сказал он, положив руку на плечо Гю.
По жесту Ксавье догадался, что для Альбана этот человек дороже собственной жизни.
– Пусть располагается как дома, – ответил Ксавье, обведя рукой свою небольшую квартирку.
Они прошли в столовую.
– Это ненадолго, но ему угрожает опасность, – счел нужным пояснить Альбан.
– Я уже сказал: мой дом – его дом, – ответил Ксавье.
Гю, уже успевший оценить этого бывшего корсиканского пастуха и его резкость одинокого волка, поблагодарил: