Паскаль ничего не смог ответить.
– В блатном мире помогают друг другу только на воле. А стоит загреметь… Родные шлют передачи, а друзья в лучшем случае передают привет или делают ноги в Америку. А ты подыхаешь. Но если ты выбираешься на волю, они вешаются тебе на шею, как медаль.
Он отказался от предложенной Паскалем сигареты. В начале заключения ему приходилось вертеться, как черту в ризнице, чтобы раздобыть табак. Однажды он подрался с заключенным, менявшим пайку хлеба на «Голуаз», и поклялся больше не зависеть от этой дряни. С того дня он больше не курил.
Гю чувствовал облегчение от того, что высказал Паскалю свое мнение о теперешних блатных.
– Такова жизнь, – заметил Паскаль. – Ты любишь скачки?
– Раньше ходил.
– На фаворита смотрят все.
Они приехали в центр Мирама.
– Высади меня здесь, на углу, – попросил Гю. («Шевроле» прижался к тротуару.) – Не задерживайся. И удачи тебе.
– Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, – сказал Паскаль.
– Знаю.
Гю пожал ему руку и вышел.
Он не спеша дошел до вокзала, думая о Цыганке и Альбане. Он был богат. «Мне будет, на что жить», – мысленно сказал он самому себе.
Через двадцать минут отходил поезд на Экс-ан-Прованс. Оттуда он доедет на троллейбусе до Марселя. Гю купил газету и сел в пустом зале ожидания.
Разве гангстеры ездят в вагонах третьего класса? Разве они сидят в залах ожидания, как работяги? Нет, они раскатывают в бронированных лимузинах, на которых прорываются через полицейские кордоны.
Гю улыбнулся за своей газетой и вытянул нога. Сегодня вечером он слопает банку ананасов. Он обожал ананасы.
Глава 7
Журналисты бросились к месту, где произошло нападение, как утки на майского жука.
Широкая публика забыла про политические новости. Газеты печатали фотографии и жизнеописания всех пострадавших, и живых, и мертвецов.
Была проведена реконструкция событий; свидетелей завалили вопросами, без конца фотографировали. Жена водителя малолитражки вообразила себя Грейс Келли. Следователям приходилось действовать осторожно, чтобы что-нибудь из них вытянуть.
Комиссар Бло прилетел в Марсель на самолете. Фамилия начальника Криминальной бригады этого города была Фардиано. Ее так и называли: бригада Фардиано. Он не переносил Бло, а тот презирал его методы.
– У меня нет времени с вами возиться, – заявил Фардиано вместо приветствия.
– Они сделали вам королевский подарок на Новый год, милейший, – ответил Бло.
– Теперь они убивают полицейских! – заорал Фардиано. – Убивают и сматываются! Я с ними рассчитаюсь!
– Не уверен, что вы найдете, с кого можно взыскать этот долг, – заметил Бло.
– Я в этом городе проработал десять лет и я всех их знаю. Вы слышите? Всех! (Он стукнул кулаком по столу.) Меня им не перехитрить. Вызову кое-кого из них, и тогда мы посмеемся…
– Держите, – сказал Бло, – протягивая ему письмо. – Полагаю, вы будете рады доставить мне удовольствие.
Это был приказ передать комиссару Бло все пули, извлеченные из тел убитых.
– Ну да, а то мы не знали, чего с ними делать! – усмехнулся Фардиано. – Вы ведь спец… Но мы обойдемся без этой ерунды. Можете сделать из них ожерелье, если хотите.
Его толстая короткая рука потянулась к телефону.
– Пришли ко мне кого-нибудь, – приказал он. – Все Равно кого.
«Все равно кто» пришел. У него была типичная для его профессии физиономия.
– Отведи его к Луи, – велел Фардиано. – Пусть ему отдадут весь свинец, которым бандиты начинили свои жертвы.
– Я доложу начальству о вашем благородном поведении, – сказал Бло, выходя.
– Пресвятая Дева! – буркнул Фардиано, прижав ладони к лицу. – Исчезните…
Бло уже вышел, справедливо подумав, что коллега обращался отнюдь не к Пресвятой Деве.
В самолете, возвращаясь в Париж, он поигрывал пулями от «кольта» и другими пулями, более длинными, которые выглядели, как пули от карабина. Четыре от «кольта» и три другого типа. Судмедэксперт утверждал, что пятая пуля, выпущенная из «кольта», прошла через горло жертвы насквозь.
«Каждому по мишени, дело прошло быстро, – думал Бло. – Пули из карабина выпущены с большой дистанции. Стреляли из укрытия спереди. Угол стрельбы менялся по мере движения мотоциклиста».
Он подумал о тех пятерых, которые больше трех часов просидели в заброшенной хижине, пока их не освободили. После такой форы посты на дорогах и патрулирование становились бессмысленными.