Какие перспективы от одной простой фразы. Мне кажется, мать моя таких откровений не перенесёт. У неё всегда полы намыты, листья у фикусов протёрты, в холодильнике первое, второе и компот, а также: торт, маковые рулеты и запеканка. Постельное бельё накрахмалено и наглажено. Сама она с укладкой и макияжем, в строгом домашнем платье и бабушкиных жемчугах утром, или прабабушкиных бриллиантах вечером.
Я, скажем откровенно — не удалась в хозяйственном плане, полы мою во всём доме, максимум, раз в неделю, готовлю по вдохновению, но не слишком часто, бельё постельное никогда не глажу, крахмала в доме отродясь не было. Мои деревенские наряды для похода в местный магаз ещё годятся, но в город уже не выйдешь. Макияж и укладку я и на работу делаю не каждый день, а из украшений — что нацепила, в том и хожу месяц, а может, и два, или даже полгода.
Мне некогда. У меня работа, дети, пожилые родственники. И так последние двадцать лет. Я ведь через неделю после защиты диплома выскочила замуж, метнулась на десять дней в свадебное путешествие, а затем съехала от родителей к мужу.
Всегда, даже через «не хочу», я делала то, что будет хорошо для близких: мужа, родителей, брата и сестры, а дети появились — и для детей. Что и как при этом мне — на фиг, не обсуждается, и даже не обдумывается. Нет ни сил, ни времени, да и столько корвалола, для успокоения потом, в меня не влезет.
И как же это удивительно сейчас чувствовать себя дурой, когда отвечаешь на вопросы: «А почему надо так делать?» — «Мне бабушка/мама так сказали» или «У нас в семье так принято».
Боже, я, натурально, со стороны слушаю, как это звучит и диву даюсь — а так жить-то можно? Традиционно же мы в семье хором осуждали и негодовали, когда кто-то из знакомых жил в подобном ключе и этих нелепых установках!
Всегда мнила себя такой умной, образованной, продвинутой в психологическом плане, а послушаешь себя и капец — хоть с моста в реку.
Такой позор.
Стыд.
Дурость.
А ты, барашка-кучеряшка, так всю жизнь свою провела, а это, однако, сорок лет.
Идиотка.
15. Артем. Июнь. Т.
Как не стелил соломки, не искал контактов на Большой Земле, но первая встреча и близкое знакомство с Т. не задались.
Артём благополучно прилетел в Иркутск, где его ждала заказанная машина. Дальше начались неожиданности.
Его транспорт точно помнил времена Великой Отечественной, а дороги в нужном направлении — эпоху Империи. Через пять часов беспрестанной тряски, город судьбоносного тендера встретил его не слишком ласково. Гостиница, похоже, была возведена еще в Ледниковый период, и вода там осталась с тех самых пор и с той же температурой. Про стандартное наполнение номеров и ванных комнат при них, здесь вообще не знали или с удовольствием делали вид, что не понимают, о чём гость из Петербурга толкует. Ресторан при отеле не мог конкурировать даже с заводской столовой из Тёминого босоногого детства.
Попав на приём к учредителям ООО «Новый дом», в какой-то момент, Артём ощутил себя в начале двухтысячных, на промозглом ветру ночных стрелок на задворках Купчино или в промзоне Рыбацкого. Просто «гоп-стоп» какой-то.
Нет, официальные бумаги о проведении тендера ему вручили, пожелания и предпочтения, опять же — официальные, озвучили, но настолько откровенно намекали на второе и третье дно, что не сообразил бы только слепоглухой идеалист.
Содрогнувшись, пришлось ехать с товарищами, которые совсем не товарищи, а очень даже господа, и в этом «прекрасном райском местечке» занимают такие посты, что дышать нужно через раз и в сторону, в баню.
Ёжь твою налево! В баню!
Но среди бутылок с запотевшими водкой и пивом, между бутербродов с красной икрой и с плавленым сырком, рядом с тарелками, полными горяченных пельменей, разговор пошёл совсем другой. Из пяти совладельцев «Нового дома», трое к питерской компании отнеслись положительно, расспрашивали о сданных проектах, о том, что в процессе реализации сейчас, интересовались выполнением сроков, технической оснащённостью, корректно расспрашивали о проценте отката. Мужиками показали себя дельными, Артёмовской учёной степенью вкупе с построенными комплексами восхитились, как туземцы — бусами. Пожалуй, отношения начали налаживаться.
К удивительным итогам ночного гульбища можно отнести договорённость о встрече тем же составом через месяц (для знакомства с предварительными эскизами и столь же предварительной сметой), а также приглашение в следующий раз остановиться, вместо гостиницы, у одного из учредителей.
Ну а тяжкое похмелье и застуженное горло, оттого, что, спасая честь Северной столицы, Артёму Александровичу пришлось петь «Что тебе снится, крейсер Аврора», стоя завёрнутым в простыню и босиком багажнике Митсубиси Л-200 на достаточно холодном ночном ветру — это так, мелочи жизни на пути к мечте, который, как известно, извилист и тернист.
Горло и насморк лечила дома Уля, и хоть она и требовала взять больничный на «отлежаться», но Артём стойко ползал на работу, ибо месяц — совсем не много времени для манёвра, особенно если хочешь впечатлить таких заказчиков.
16. Ульяна. Июнь. Санкт-Петербург
Человек, воспитанный в определённых традициях и с «главной идеей», на самом деле, долго терпит. Но потом достаточно одного пинка, одного события — и нет, не лавина с горы тронулась, нет. Это как пластырь с раны сорвать резким движением: всё наружу, резко задышало и выглядит не так жутко, как казалось. И не так безнадёжно.
Сегодня, вместо тихого обеда в столовке с традиционным умиротворяющим видом из окна, меня понесло в ближайший гипермаркет. Ну, так душа просила движения и чего-то творческого, что очнулась я на кассе хобби-гипермаркета «Леонардо» с охапкой разноцветной пряжи, тремя видами крючков и десятком спиц. А потом, как царь Кощей офигевала, стоя с вытаращенными глазами над этим богатством, рассыпанным в кабинете по столу. И думала — сколько же времени прошло с тех пор, как я последнюю вещь связала? Шарф в слизеринских цветах сестре-студентке вроде? Нет! Маме голубой домашний свитер крупной вязки со спущенным плечом.
Боги! Десять лет! Я ведь всё это могу, умею. Так прекрасно, когда из-под твоей руки выходят настоящие вещи. Когда все эти разрозненные мотки превращаются во что-то, что будет носиться, радовать, помогать. Это же волшебство! А ещё я умею вязать игрушки. И корзиночки из трикотажной пряжи… Я столько всего могу!
Никчёмная неумеха и грязнуля, говорите? Конечно! Нужно же себя как-то утешать, а то я и работаю, и с детьми по секциям и тренировкам успеваю, и к родне своей на чай и семейную поддержку регулярно езжу. Идите-ка дорогие мужнины родственники прямо, в четверг повернёте направо, в пятницу — будет комбайн… и счастье. Всем. Может быть.
Выезжая с работы, не могла себя удержать — на каждом перекрёстке или светофоре любовалась пакетом с пряжей, гордо занимающим переднее сидение. А в голове крутились мысли о том, что такие крючки, как я купила — это же истинное сокровище, и чего я раньше не взяла их? Ответы были на поверхности. Оставалось вздыхать. И радоваться, что хоть сейчас решилась.
— Ой, мам! Это что это? — сунула Любочка нос в пакет, как только влезла в машину.
— А это, радость моя, пряжа, из которой мама свяжет тебе платье и болеро на утренник, а может, даже десятого зайца в коллекцию или мишку, — идеи теснились в голове, настойчиво требуя, чтобы я бросила всё и, хотя бы, написала список. Надо же всех осчастливить.
Ребёнок настолько впал в шок, что молчал аж до въезда на ЗСД, а это, на минуточку, четыре светофора. Потом дочь решила уточнить:
— Ты, мама, игрушку мне можешь сделать? Прямо настоящую? Только для меня?
— Да, детка, настоящую. Ты даже сможешь выбрать цвет, размер и кто это будет, — гордо подтверждаю. Широко распахнутые глаза во всё зеркало заднего вида мне наградой. Дочь замолкает до самого дома. Думает. И я молчу, даже музыку не включила — в голове столько всего теснится, что дополнительные звуки просто не лезут.