Принципиально иная картина наблюдается в сегодняшней России. Во-первых, переход к капиталистическому классовому обществу происходил не от докапиталистического классового, а от той модели социального устройства, которая утвердилась в суперэтатизме, где формально общество продолжало оставаться классовым, но классовые различия были вытеснены в сферу надстройки, поскольку экономически представители всех советских классов оказывались в одинаковом положении: все были наемными работниками на службе у государства[46]. Во-вторых, именно в силу перехода от надстроечных (внеэкономических) общественных классов к «нормальным» экономическим общественным классам процесс классообразования в России чрезвычайно растянулся и не завершен даже сегодня, спустя 15 с лишним лет. Там, где классообразование завершено, классы устойчивы и относительно стабильны, переходы из одного класса в другой, разумеется, имеют место, но не носят характер массовый и лавинообразный, а тем более не бывает массового «шарахания». В постсоветской России в 1992–1994 годах рабочие и служащие массами превращались в мелких предпринимателей (то есть мелких буржуа) – в основном «челноков» – и пауперов (люмпен-пролетариев), а в 1998 году, наоборот, масса мелких предпринимателей разорилась и превратилась в основном в наемных работников в сфере обслуживания (те же «челноки» утратили свой бизнес и пошли в услужение к «челнокам» более крупным). В 2000-е годы большинство «челночных фирм» было раздавлено крупными торговыми сетями и местной властью – и сотрудники этих фирм вновь вынуждены были массово сменить профиль деятельности.
Причем указанное явление не имеет никакого отношения ни к открытому еще Марксом закону перемены труда (так как не связано с обновлением технологий крупного производства), ни к его специфическому варианту, о котором много писали на Западе в 1960–1970-е годы, когда обновление технологий достигло (из-за НТР) такой скорости, что стало заставлять работника переучиваться (или, как минимум, повышать квалификацию) несколько раз на протяжении жизни. Описанное выше перемещение рабочей силы (и смена классовой принадлежности) обычно не требует никаких серьезных новых знаний (и старые-то оказываются избыточными) и не влечет за собой повышения социального статуса. Кроме того, оно не касается представителей правящих классов и слоев, во-первых, и очень близко по характеру к феномену прекарной занятости, во-вторых.
В течение 90-х годов не менее 60 % населения России неоднократно меняло профиль работы и формальную классовую принадлежность. Я, например, знаю научного работника, ставшего рабочим-сварщиком, затем – охранником, затем – торговцем, затем – управленцем, затем – вновь охранником (с 1994 по 2001 год). Или архитектора, ставшего рабочим, затем – охранником, затем – рыночным торговцем, затем – безработным, затем – «челноком» (1994–1998). Учительницу, ставшую «челноком», затем – рыночным торговцем, затем – театральным менеджером, затем – проституткой, затем – ювелиром, затем – бездомной и безработной (1994–1999).
Классообразование в России не завершено, раз вместо устойчивых трендов перемещения из одного класса в другой (например, крестьян – в пролетарии, как в дореволюционной России) мы наблюдаем сегодня хаотическое «замещение рабочих мест» по довольно случайному принципу с явными диспропорциями спроса/предложения на рынке рабочей силы.
Устоявшаяся классовая структура предполагает передачу классового статуса по наследству (или хотя бы потенцию такой передачи). В России наследники только-только стали появляться – и исключительно на социальных верхах (не считая таких анклавов хозяйственной деятельности, как художественные промыслы и т.п., где профессия и рабочее место передаются из поколения в поколение), а основная часть населения оказалась в положении периодически деклассируемых.
Те же вчерашние работники колхозов и совхозов могли сегодня оказаться кем угодно: сельскими пролетариями и полупролетариями, фермерами, специалистами (ИТР), безработными, неквалифицированными (впрочем, и квалифицированными тоже) рабочими в городе, охранниками, продавцами и т.д.
В отличие от дореволюционной капиталистической России, где шел типичный переход от классовой структуры феодального общества к классовой структуре буржуазного общества, в современной России классообразование носит причудливый вид, так как одновременно складываются классы и социальные группы, принадлежащие к разным историческим периодам. Этот процесс требует специального изучения – строго научного, не ангажированного, не затененного пропагандистскими установками. Скажем, кем является пресловутый «офисный планктон»: «пролетариатом нового типа», как говорят одни, «коллективным управленцем», как говорят другие, «временно существующим слоем, паразитирующим на виртуальной экономике», как говорят третьи?
46
Подробнее см. в моей статье «Суперэтатизм и социализм» (