Выпив капли, Настасья Ивановна удивленно взглянула на него:
— Как быстро вы нашли лекарство.
— Ничего особенного, — стушевался он. — Обычное место для аптечек у домохозяев. Хотите, скажу, где у вас деньги?
Вошла Октябрева, осуждающе взглянула на него. Он замолчал. В самом деле, разыгрался сверх меры.
— Может, вам что-нибудь помочь по хозяйству? — предложил он. — Двери вон скрипят, смазать надо.
— У вас есть техническое масло? — поспешила Октябрева, боясь, что он опять невольно сделает промах и бросится за маслом в свои закрома.
— Право, не знаю. Надо посмотреть в шкафу, на балконе.
— А я схожу в магазин. Что вам купить?
— Зачем же такое беспокойство? — смутилась Настасья Ивановна. — Мы с Тошей тут сами потихонечку.
— Разве Тоша у нас… у вас? — оторопел Некторов.
— Да, — кивнула она, не заметив его оговорки. — Правда, ей нельзя носить тяжелого, но по дому справляется.
— Вот я и схожу, куплю овощей. А Ваня пусть петли смажет и отдохнет немного. Ему нельзя переутомляться, он недавно вирусным гриппом переболел.
— И, уходя, Октябрева бросила на Некторова тревожный взгляд.
Он занялся хозяйством: смазал петли, починил кран в ванной. Из кухни доносились вздохи матери, и было так тягостно слышать их, что опять не выдержал, подошел к ней, обнял:
— Прошу, не надо так мучиться, — сказал он, поцеловал в лоб и ушел в свою комнату. Сел в кресло, закрыл глаза. Выходит, он выиграл у Манжуровой прошлогодний спор, когда после заседания кафедры допоздна сидели в лаборатории. Дым стоял коромыслом, и они втроем — Петельков, Манжурова и он — строили домыслы, что будет испытывать человек с донорским мозгом к своим друзьям, родственникам. Помнится, Манжурова, цитировала известного романиста, уверявшего, будто чувства будет диктовать не мозг, а тело. Он же доказывал обратное и даже изрек: «Мозг — властелин тела». Выходит, был прав. Иначе его не обволакивал бы сейчас этот печально-сладостный дурман родного дома, и сердце, чужое бородулинское сердце, стук которого никогда не слыхала Тоша, не билось бы в тревожном томлении, что вот-вот увидит ее.
Придя из магазина, Октябрева энергично потянула его в клинику. Но как он мог уйти, не повидав свою Антонию! Следы ее присутствия были всюду, однако встреча с матерью так взбудоражила, что он не сразу заметил их: томик стихов на столе, платье на спинке стула, тапочки в коридоре.
И он дождался ее. Звякнул ключ в замке, вошла она, чуть усталая, грустная. Видимо, у него был дурацкий вид, потому что Тоша спросила:
— Мама, у нас гость? Он чем-то взволнован? Что случилось?
— Ничего, Тошенька, ничего. Это приятель Виталика, Иван Игнатьевич, а это его жена Лена.
Они протянули друг другу руки. Некторов так сильно сжал ее ладонь, что Тоша ойкнула.
— Извините, — пробормотал он и только тут заметил, как округлился ее живот, какой она стала женственной. Но не ощутил привычного волнения, которое испытывал всякий раз, когда оказывался рядом с ней. Была только нежность к этой женщине, носящей его будущего ребенка. А милой некрасивости ее лица почему-то даже застеснялся перед Октябревой. И пока они проходили в комнату, он успел расстроиться от этого открытия. Выходит, рано понадеялся, что остался прежним любящим сыном и мужем.
Октябрева сочувствующе взглянула на него, заботливым жестом сняла с его пиджака нитку.
— У тебя усталый вид, нам пора.
— Куда? — удивилась Настасья Ивановна. — Никуда не отпущу. Переночуете у нас. Правда, Тоша? — Чем-то притягивал ее, тревожно интересовал этот гость.
— Конечно, — подхватила Тоша. — Только давайте поедим, я ужасно проголодалась.
Некторов втайне усмехнулся — вот поди ж ты, он, покойник, лежит в земле сырой, а у нее, видите ли, зверский аппетит. И вообще, незаметно каких-либо страданий. Но взгляд подозрительный, будто о чем-то догадывается. Или сработала интуиция любящей женщины?
За столом Тоша по-прежнему не сводила глаз с Некторова, а он потерянно искал и не мог найти в себе прежнего чувства к ней. Непонятное раздражение поднималось по отношению к этой женщине, ставшей совсем чужой.
До позднего вечера они просидели, вспоминая Некторова, и он облегченно вздохнул, когда наконец Тоша, застелив тахту, прикрыла за ним и Октябревой дверь. Даже не заметил пикантности своего положения. Безразлично процедил:
— Ложитесь, я пересижу ночь в кресле.
— Нет, это вы ложитесь. С меня еще не сняты обязанности вашей сиделки, — возразила она. День, внешне не богатый событиями, а на самом деле насыщенный драматизмом, так утомил, что она еле держалась на ногах. Однако надо было позаботиться о Некторове, иначе неизвестно, чем завершится этот визит.