Выбрать главу

Разлад Некторова с самим собой лучше всех понимал Косовский. Чувство вины перед коллегой не оставляло его ни на минуту, и он спрашивал себя — было бы оно таким же острым, если бы его пациентом оказался чужой человек?

— Не терзайтесь, профессор, — утешал его Некторов, саркастически улыбаясь. Он догадывался, чем угнетен Косовский, догадывался, что тот ожидает от него подвижничества на благо науки. Это злило. Нужно было сначала разобраться в себе, заняться устройством, обживанием своего нового душевного мира. А тут еще Октябрева…

Как только ему разрешили выходить за пределы клиники, он устроил себе новое испытание. Хотелось узнать, насколько он сейчас не тот, прежний, и может ли вернуть себя самого, если постарается забыть о своих теперешних физических данных.

— Внутренней свободы — вот чего тебе не хватает, — подсказал Косовский.

Некторов решил восстановить свое прежнее состояние раскованности, легкости, присутствия удачи. Вскоре отметил, что шаг стал уверенней, тверже, появилось ощущение собственной значимости. Закрепив в себе это самочувствие, позвонил Верочке Кораблевой и, назвавшись одним из почитателей ее таланта, спросил, нельзя ли им встретиться, — у него важное к ней дело.

Вечером они сидели в ресторане, пили сухое крымское вино и, к великому удовольствию Верочка, он читал наизусть ее стихи и вел себя так же галантно, как в былые времена. Однако следил за тем, чтобы ничем не выдать себя.

Они долго беседовали о нем самом, о трагедии, которая постигла его, и Верочка клялась, что если бы Некторов нынче оказался в шкуре Змея-Горыныча, она все равно любила бы его. Но ее птичьи глазки-шарики слишком ласково смотрели на нового поклонника. Некторов с легкой тревогой пригласил ее на танец. Оказалось, она теперь выше его на целую голову, в то время как раньше была чуть ниже плеча. Но как и в прежние времена, она прижималась к нему с трогательной готовностью. Так же горели ее щеки и губы, а волосы цыганской черноты бойко летали по плечам.

«Вот тебе и на, — думал он разочарованно. — Выходит, ей все равно кого обнимать — цветущего красавца или плешивого коротышку. Но если и для нее, и для Тоши он по-прежнему интересен, значит, есть в нем нечто, могущее нравиться независимо от внешности?»

Открытие вернуло ему уверенность в себе. И как только занозистая, тягостная мысль о собственном несовершенстве слегка отпустила, появилась неожиданная для него самого озабоченность судьбой семейства Бородулина.

Они встретились.

Квартира Бородулиных оказалась заставленной самодельными книжными шкафами и стеллажами, между которыми висели большие цветные фото морских и горных пейзажей, отснятых Иваном Игнатьевичем.

Нелли Михайловна Бородулина, полная кудрявая блондинка лет тридцати, с первого взгляда не понравилась Некторову и привела в замешательство, когда бросилась ему на грудь и разрыдалась. Из-за спины ее выглядывали две девчушки лет семи и пяти, очень похожие на Бородулина. И эта похожесть неожиданно отозвалась теплом в груди. Детям сказали, что папа болен, поэтому, возможно, не захочет разговаривать с ними, и они были насторожены.

— Все равно это ты, Ваня, ты, ты! — исступленно захлебывалась на его груди Бородулина.

— Нет, Нелли Михайловна, — твердо сказал он и дружески обнял ее за плечи. — Но я буду навещать вас и детей, если хотите.

Она опять забилась на его груди.

— Хочу ли? Да боже мой, в любой час, любую минуту! И навсегда, на всю жизнь…

— Папа! — девочки обхватили его с двух сторон.

— Что, малышки, как жизнь? — деланно бодрым тоном спросил он.

— Их зовут Ира и Кира, — шепнула Бородулина.

— Ира и Кира, — повторил он.

— Какой ты стал смешной, — девочки рассмеялись. — Когда выздоровеешь, сыграешь с нами в «Тумборино»? — спросила младшая.

— Я потом все объясню, — всхлипнула Бородулина, прижала к его щекам ладони и долго смотрела в глаза. — И вправду, не совсем тот, — пробормотала она.

Долго еще после этого знакомства он важничал перед собой тем чувством ответственности, которое вдруг возникло в нем при виде бородулинских девочек. А сколько выдержки и такта он проявил в общении с Нелли Михайловной! Право, эта встреча и то, к чему она обязывала его, в какой-то мере искупали его черствость к Тоше.