«Патриарх» вместо исповедания Веры исповедывал поклонение пьянству: «Вином, яко лучшим и любезнейшим бахусовым чрево своё яко бочку добре наполняю, так что иногда и ядем, мимо рта моего носимым, от дрожания моей десницы и предстоящей очесех моих мгле, не вижу, и тако всегда творю и учити мне врученных обещаюсь, инако же мудрствующе отвергаю, и яко чуждых творю, анафематствую всех пьяноборцев, но яко же вышерек творити обещаюсь до скончания моей жизни, с помощью отца нашего Бахуса, в нем же живем, а иногда и с места не двигаемся, и есть ли мы или нет – не ведаем». Петр пародировал Священное Писание: «О Нем же живем, движемся и есмы». Следовало рукоположение во имя пьяниц, шутов, сумасбродов, водок, вин, пив, кабаков, ведер, кружек… Потом «патриарха» облачали: «Сердце исполнено вина да будет в тебе», «Да будут дрожащи руце твои. Дубина Дидана вручается тебе. … Венец мглы бахусовой возлагаю на главу твою, да не познаеши десницы твоей, во пьянстве твоем»… Нападки на Православную Церковь и глумление над ее обрядами, доходившие до открытого кощунства, Петр сохранил до самой смерти. Необходимо особенно подчеркнуть то, что источник вдохновения петровского антирелигиозного хулиганства был попросту заимствован из лютеранской практики того времени – подхватив лютеранские методы издевки над католицизмом, Петр применил их по отношению православию.
Кроме царского беспробудного пьянства, в России было начато и насильственное спаивание людей, которым петровские гвардейцы вливали в горло ушаты сивухи. В этом направлении Россия также быстро европеизировалась, и «вельми зело» начинают пить уже и русские. Касательно же «цивилизованной» Европы, можно привести слова посла в Лондоне графа Воронцова, через сто лет после Петра сообщавшего о коронованных попойках, на которых «никто не вставал из-за стола, а всех выносили». Или об английском короле Георге, который перед собственной свадьбой нализался до такой степени, что во время церемонии придворные вынуждены были держать его под руки, так как сам стоять он уже был не в состоянии.
В 1701 году Петр издает указ о том, что все население России (кроме духовенства и пашенных крестьян), должно носить немецкое платье и ездить на немецких седлах. Даже для жен священников не делалось исключения. Запрещалось шить и продавать русскую одежду. А за ее ношение брали пеню.
Петр приказывает насильно брить бороды и носить иноземное платье. У городских застав находились специальные соглядатаи, которые отрезали у прохожих и проезжих бороды и обрезали полы у длинной, национального покроя, одежды. У тех, кто сопротивлялся, бороды просто вырывались с корнем . Вводится огромный налог на право ношения бороды. А в конце 1714 года был издан указ, угрожавший за ношение русского платья и торговлю им, ношение бороды каторгой и лишением всего имущества . Ненависть ко всему русскому дошла до такой степени, что в сентябре 1715 года Петр запретил торговать даже скобами и гвоздями, которыми подбивались башмаки старого образца. За нарушение, как обычно, каторга и лишение всего имущества.
Петр заменил якобы неудобные боярские ферязи на удобную для работы западноевропейскую одежду. Боярская ферязь, действительно, не была приспособлена для рубки дров – но бояре дров и не рубили. Но для поездки в санях лучше ферязи ничего лучше не было. И если внимательно всмотреться в стрелецкое обмундирование, то без особенного труда можно увидеть, что через 200 лет всякой западной ерунды с лосинами, киверами, треуголками, русская армия опять в конце 19 века вернулась к тем же стрелецким одеждам: штаны, сапоги, рубаха, шинель и папаха. Ибо это обмундирование соответствует русскому климату, и русским пространствам, и русской психологии. Голландские башмаки с пряжками и чулками могли быть очень красивы, но ни для русской осени, ни для русской зимы они не годятся никак – в России нужны сапоги или валенки. Треуголка или кивер еще могут подходить при небольших переходах. Но если солдату нужно делать тысячи верст, то кивер с его султаном и прочими побрякушками превращается из «головного убора» в очень обременительную ношу: попробуйте спать в кивере или на кивере. Папаху же можно нахлобучить или подложил под голову. 200 лет потребовалось для того, чтобы вспомнить такую элементарно простую вещь, как стрелецкая меховая шапка.
Петр требовал перестройки на иностранный лад домов, за несоблюдение чего налагалась пеня. Для ведения войн требовались огромные средства, поэтому в 1705 году была проведена перепись всех торговых людей с указанием их промыслов. Вся рыбная ловля отдавалась в вотчину Меньшикова, а самостоятельный лов влек за собой пытки и прочие наказания. Были отписаны в казну постоялые дворы, мельницы, мосты, перевозы, торговые площади… На всех мастеровых наложены годовые подати.
В числе прочих своих войн Петр начал войну с банями. На Руси искони были бани, в которых городской и деревенский люд мылся, по крайней мере, еженедельно. В «просвещенной» же, а на деле вшивой (в буквальном смысле) Европе бань не было вовсе. И вшивыми были все европейцы – начиная от простолюдина и кончая монархами. В Версальских дворцах на стол ставили специальные блюдца, для того чтобы на них желающие могли давить вшей. Придворные дамы носили в париках украшения в виде спиц, при помощи которых было удобно чесаться, а для маскировки запаха немытого тела были изобретены парфюмы.
Все бани сдавались на откуп с торгов, держать у себя бани запрещалось под страхом пени и сноса. Бани были обложены почти запретительным налогом: высшее сословие за право иметь баню платило три рубля в год, среднее – по рублю, низшее – по 15 копеек (в то время корова стоила 17 копеек). Такой налог не могли оплатить большинство жителей «даже с правежа под батогами». Этим Петр отучал русских мыться, дабы они более походили на «просвещенных» европейцев, а с упрямых чистюль брал деньги на реформы. Но даже с правежом под батогами Московская Русь защищала свое азиатское право на чистоплотность, вовсе неизвестную Европе петровских времен.
Оброком обложили пасеки. Был утвержден налог даже на дубовые гробы, которые отбирали у гробовщиков, увозили в монастыри и продавали вчетверо против обычной цены. Петр не придумал налога разве что на пользование чистым воздухом.
Рекрутские наборы достигли таких размеров, что, несмотря на издаваемые один за другим царские указы, все больше и больше народу становились беглыми, не боясь того, что смертная казнь ожидала не только самих беглых, но и тех, кто помогал им. На людях выжигали клейма, били кнутами, вырывали ноздри. Петр очень любил последний метод пытки. В его бумагах остались собственноручные отметки о том, каким должен быть инструмент, чтобы вырывал ноздри до костей.
Трудовой режим на петровских фабриках и заводах мало чем отличался от тюремного режима – содержание русского рабочего почти не превышало того, во что обходится содержание арестанта.
Торговые дома были заменены «кумпанствами». С русского купца драли семь шкур, а добыча переправлялась «кумпанствам» в виде концессий, субсидий, льгот и тому подобного. Из уничтоживших купечество «кумпанств» не вышло ничего – из сотни петровских до Екатерины дожило только два десятка.
До Петра крестьяне были прикреплены только к земле. Петр прикрепил их к помещикам, то есть создал крепостное право европейского типа. Когда Герцен и другие западники голосили о «крещеной собственности», они молчали о том, что она создавалась на базе принципов западноевропейского крепостничества. Стоит напомнить о том, что Алексей Михайлович закрепил крестьянское самоуправление, которое развил еще и Грозный, создал почти постоянную работу Земских Соборов – гармоничную и работоспособную русскую «конституцию».