Стил молчал, погрузившись в размышления,— Паладайн даровал юноше знамение, которого тот так хвастливо требовал. Зачем понадобилось светлому Богу впускать его в свои владения?
Рыцари мерным шагом продолжали спускаться.
Глава десятая
«Моя честь - моя жизнь»
Юноша прекрасно понял смысл слов Таниса — хоть Паладайн был слабым и трусливым, особенно по сравнению с Великой Такхизис, но все же являлся Богом. Поэтому для Стила не было позором испытывать страх при его знамениях, если именно одно из них было явлено у ворот. Он даже решил рассмеяться, еще бы — напыщенные рыцари под руки ведут заклятого врага в сердце святыни. Но смех увял на губах, едва шаги процессии гулко зазвучали под сводами священной и вызывающей трепет гробницы. Здесь покоились тела многих славных воинов, среди которых был и Стурм Светлый Меч.
«Est Sularus oth Mithas».
«Моя честь — моя жизнь».
В ушах Стила грохотал низкий голос, приводя юношу в трепет. Он лихорадочно оглядывался, но не видел говорящего. Рыцари, склонив головы, продолжали торжественно спускаться. Стил понял, что рядом с ним действительно находится Бог. Его показная бравада с Танисом была вызвана лишь желанием подавить тоску и боль, иссушающую душу.
Одна часть Стила отчаянно полагала «Благородного Стурма, рыцаря без страха и упрека» своим отцом...
Другая корчилась в смятении и ужасе — Ариакан предупреждал о проклятии...
Оно сработает, если он...
Плевать, он должен узнать правду любой ценой!
Ради этого можно бросить вызов любому Богу!
И, кажется, Бог принял его...
Сердце Стила сжималось, душа трепетала в благоговейном страхе.
Палаты Паладайна представляли собой огромный прямоугольный зал, вдоль стен которого уходили вдаль каменные саркофаги: недавние могилы ближе к входу, в глубине — времен Войны Копья. После погребения тел Стурма Светлого Меча и его товарищей, павших при защите крепости, железные двери заперли и запечатали. Даже если Башня попадет в руки врагов, тела героев не должны быть осквернены. Спустя год после окончания войны рыцари сломали печати и сделали гробницу местом паломничества, таким же как Усыпальница Хумы.
Затем Стурм Светлый Меч был признан героем. В тот день Танис был на великой церемонии вместе с Лораной и Карамоном, Эльханой и Портиосом — правителями эльфов, а также Тассельхофом Непоседой — кендером. Рейстлин Маджере, хозяин Башни Высшего Волшебства, уже обратился к Тьме, поэтому не прибыл, но прислал письмо с извинениями и словами уважения в адрес старого боевого товарища.
Во время войны тела мертвых просто сложили на полу, а сейчас для них возвели саркофаги. Для самого Стурма отвели особое место в центре Палат — высеченную из мрамора гробницу, украшенную барельефами, повествующими о его подвигах. Тело отважного воина покоится на ее крышке, удивительным образом оставаясь нетленным уже более двадцати лет. Многие уверены в магических свойствах эльфийского камня, который Стурму подарила Эльхана Звездный Ветер. Это был просто символ, которым обменялись два влюбленных, он не имел собственной магии, но, случается, любовь творит свои собственные чудеса.
С того памятного дня Танис так больше и не посещал захоронение — слишком сильные чувства пережил он тогда и вновь приходить к могиле Стурма просто опасался. Сегодня же Полуэльф не ощущал себя благословляемым или чересчур страдающим. Он поглядывал на древние захоронения, укрытые густым слоем пыли, и чувствовал — его загнали в ловушку без выхода. Если события примут дурной оборот, ему остается только один путь к спасению: за железные двери, по длинной лестнице — наверх. «Все пройдет нормально, — утешал себя Танис. — Стил увидит тело отца и изменит мнение... Хотя лично я в этом не уверен — парень далеко ушел по дороге к Бездне. Но, с другой стороны, кто ожидал, что мы зайдем так далеко?»
Сир Вильгельм, печальный, как на похоронах семьи, вышел вперед и направился к главной гробнице. Шестеро рыцарей выстроились в две шеренги по сторонам прохода. Танис приблизился и посмотрел на лицо старого друга, будто высеченное из мрамора, но сохранявшее живое выражение. Мысли о Стиле мгновенно вылетели из головы Полуэльфа, мир и покой воцарились в душе. Теперь горечь, порожденная смертью Стурма, казалась наивной — он умер, как и жил, с честью и славой. Тревоги о сыне, политические интриги и грядущая война — все растворилось в умиротворении, исходящем от драгоценной звезды, лежащей на груди рыцаря. Жизнь прекрасна, но и за ее гранью открывается не менее добрый мир.