Свет глаз померк, и тьма вернулась.
Рейстлин вздохнул.
— Но все хорошо, — прошептал он, прижавшись лбом к древку посоха. — Я устал, очень устал — и хочу лишь вернуться ко сну.
Легкими шагами, не оставлявшими следов в пыли, архимаг подошел к занавесу. Коснувшись бархата, он оглядел лабораторию зрением памяти, которому не могла помешать никакая тьма.
— Я лишь хочу, чтобы вы знали, — крикнул Рейстлин, — я сделал это не для вас, маги! Не для Конклава. И не для брата! У меня был последний долг в жизни, и теперь я его заплатил. Я могу уснуть спокойно.
В темноте архимаг не видел посоха, на который опирался, но это ему было не нужно — он знал каждую пядь деревянного древка, малейшую царапинку и щербинку на его поверхности. Рейстлин любовно погладил посох — тонкие пальцы пробежали по драконьей лапе и по каждой грани холодного, темного кристалла, зажатого в ней. Глаза архимага устремились во Тьму, в будущее, которое промелькнуло перед ним светом черной луны.
— Он будет велик в Искусстве, — сказал Рейстлин с тихой гордостью. — Величайший из всех живших. Он принесет честь и славу нашему делу, благодаря ему магия будет жить и процветать в мире. — Голос архимага угасал. — Все счастье и радость в моей жизни, Палин, мне дала магия. Для твоей магии я дарю тебе...
Рейстлин прижался щекой к гладкому дереву, а затем магическим словом отшвырнул посох прочь. Тот исчез, поглощенный бесконечной ночью. Голова архимага устало склонилась, он положил руку на занавес и погрузился в сон, слившись воедино с тьмой, безмолвием и пылью.
Глава одиннадцатая
Палин медленно приходил в сознание. Его первым чувством был ужас — огненный удар сжег и взорвал тело, но все-таки не убил!
Рейстлин не позволил бы ему остаться в живых — значит, что-то случилось.
Застонав, Палин приподнялся на холодном полу, трепеща в ожидании слов заклинания, треска молний в кончиках тонких пальцев, боясь вновь почувствовать разрывающую, жестокую боль...
Все было тихо...
Юноша прислушивался, затаив дыхание и дрожа от страха, затем рискнул осторожно приоткрыть глаза. Кругом была такая тьма, что он не видел собственного тела.
— Рейстлин? — прошептал Палин, осторожно поднимая голову с сырого каменного пола. — Дядя?
— Палин! — прокричал кто-то.
Сердце юного мага замерло, он задохнулся от ужаса.
— Палин! — закричали снова, и теперь в голосе легко можно было разобрать любовь и страдание.
Палин вздохнул с облегчением и, откинувшись на каменный пол, заплакал от радости.
Кто-то, тяжело бухая сапогами, поднимался по ступеням. Факел горел в темноте. Шаги остановились, и свет завибрировал — задрожала державшая факел рука. Затем раздался быстрый топот, и огонь уже закачался непосредственно над юным магом.
— Палин, сынок! — Палин оказался в объятиях отца.— Что они сделали с тобой? — закричал Карамон сдавленным голосом, прижимая сына к широкой груди.
Юноша не мог говорить. Он просто слушал стук колотящегося сердца отца, разгоряченного подъемом по лестнице, вдыхал знакомый запах и позволял отцовским рукам защищать и оберегать себя. Чуть погодя Палин повернул голову и посмотрел в бледное, искаженное страданием лицо.
— Ничего, отец, — сказал он, мягко отодвигаясь и недоуменно осматриваясь. — Со мной все хорошо. А где мы?
— Мы снаружи... того места, — прорычал Карамон. Он отпустил сына, но смотрел на него с сомнением и тревогой.
— Снаружи лаборатории,— прошептал Палин, удивленно глядя на опечатанную дверь лаборатории и два белых, лишенных тела глаза, и попытался встать.
— Осторожно! — Карамон вновь поддержал его.
— Я же сказал, отец, что со мной все хорошо, — твердо сказал юноша, отклоняя помощь. — Что произошло?
Глаза призрака смотрели на юного мага, не мигая и не двигаясь.
— Ты вошел... туда, — нахмурившись, покачал головой силач. — И... дверь захлопнулась! Я пытался войти внутрь... Даламар прочел какие-то заклинания, но дверь не поддалась. Затем пришло много... таких, — указал он на белые глаза, — и больше я ничего не помню. Когда очнулся, я был с Даламаром в его кабинете...