Зато Никос, родившийся уже в этой самой коммунистической Чехословакии, окончил там школу, где изучение русского языка было обязательным. Мало того, он женился на Инес – немецкой девушке из ГДР, тоже выучившей русский в школьные годы.
То, что эта семья поселилась на острове, и мы потом познакомились, оказалось для меня сущим благом.
Помимо того, что это чрезвычайно доброжелательные, гостеприимные люди, две их маленькие девочки допускали меня принять участие в своих играх. И я отводил душу, ибо сам в таких случаях резвлюсь, как ребёнок. Но самое главное, я получил возможность расслабиться, говорить на родном языке. Правда, Никос с Инес к тому времени говорили по–русски уже с трудом, многое подзабыли.
Мои размышления прервались, потому что дверь кабинета отворилась. Оттуда вышел пациент. За ним на пороге возник Никос в белом халате с марлевой маской на тесёмочках, прикрывающей рот.
Жестом он пригласил в кабинет следующего страждущего. Не заметил меня.
Я вскочил. От волнения почему‑то крикнул:
— Салам алейкум!
Никос пригляделся, кинулся ко мне, обнял, затащил в залитый солнечным светом кабинет.
Обои
Глава шестая
Я ехал в автобусе «зайцем». В стеклянном, чистейшем автобусе фирмы «Мерседес». Признаюсь тебе, очень трусил попасться…
Ведь предчувствовал, что моей пятидесятидрахмовой монеты на билет не хватит, и всё‑таки постеснялся попросить денег у Никоса. Тем более при всей искренней радости нашей короткой встречи между двумя пациентами он с первых минут начал как‑то странно приглядываться ко мне.
Тогда, девять лет назад, прежде чем впервые пригласить в гости, познакомить с семьёй, он подобным же образом поглядывал на меня, вроде бы взвешивая – а не станет ли этот явившийся из России одинокий человек ухлёстывать за его Инес? Когда он нас всё‑таки познакомил, и я увидел, какая Инес замечательная, какие чудесные у них девочки, я понял, что ему есть чем дорожить пуще собственной жизни. Но сейчас? Почему он так пристально посматривал на меня, будто хотел и не решался что‑то сказать?
На мои расспросы Никос ответил: всё благополучно, все живы–здоровы.
Сказал, что знает, где находится вилла Диаманди, ежедневно проезжает мимо на работу и с работы, ибо живёт теперь не в городе, а снимает верхний этаж пустующего дома на холме близ залива Кукинарес.
Он объяснил, что мой заливчик называется Канапица–бич. Тоже название имеет и остановка автобуса, которую я теперь боялся проехать.
Виляющее между морем и крутыми отрогами скал шоссе было полно машинами и мотоциклами. Они мчались с сумасшедшей скоростью. Будто здесь можно куда‑то опоздать.
Автобус же ехал медленно, с трудом вписываясь в бесконечные повороты. Для безбилетника это довольно противная ситуация… Я уже жалел о том, что не согласился подождать Никоса, когда он предложил отвезти меня к вилле на своей машине во время обеденного перерыва. Шёл первый час дня, и мне не трудно было представить себе, как нервничает пленённая на вилле Люся. С другой стороны, она могла посадить Гришку в коляску и спокойно отправиться на пляж, благо там есть большие зонты над лежаками. Могла бы окунуть Гришку в солёную водичку, заплатить пять долларов за тень.
В конце концов, домработницей или там сиделкой при ребёнке я не нанимался.
И всё‑таки совесть скребла.
Никем не застуканный, я благополучно вышел на остановке «Канапица–бич» и, уже подходя к воротам виллы, понял, что надежда моя не оправдалась. Среди мраморных колонн террасы мелькала голова Люси. Когда она услышала, что я открываю калитку, судорожное движение прекратилось. Она перегнулась через перила, крикнула: