Но забеременеть все никак не получалось. А потом… Все рухнуло в один миг… И ему стал ненавистен этот дом. Алена превратилась из улыбчивой, доброй девушки, в замкнутую мрачную тень самой себя. Она все больше молчала, глядя на Сергея глазами, полными страдания. Мужчина сколько мог, утешал ее. Даже предлагал усыновить ребенка. Но Алена только качала головой и плакала ночами…
Она стала избегать спать на одной с ним кровати. Последний раз они занимались любовью месяц назад. И Сергею больше не хотелось повторять этот опыт. Видеть вместо сияющих глаз, закушенную, будто от боли, губу…
Сергей тяжело вздохнул и взялся за крючок открывающий дверь. Зачем все это, если некому это оставить. Ему одному хватило бы и старого родительского дома, где в углу стояла его кровать. Сергей рассердился вдруг на себя. Что ты разнылся? Тебе тяжело, а какого ей? Женщине… Которая предназначена для того, чтобы дать жизнь? Засовывай свои сопли куда-подальше и вперед! Твоя женщина, любимая жена, там на стены уже лезет, а ты тут расписался!
Мужчина тряхнул головой решительно, открыл дверь машины, вышел наружу, захлопнул с силой, дверь. Вздохнул, словно перед прыжком в воду. С силой провел ладонью по лицу.
Любовь. Вот что нужно! Это-то у нас не отнять! Да, судьба жестока! Но мы есть друг у друга, и это главное!
Перед взором Сергея промелькнули картины юности. Как бегал за Аленкой, как отбил ее у Витьки. Он тогда даже обиделся. Но потом отмяк, увидев, как они друг на друга смотрят. Потом даже свидетелем ан свадьбе был. Там кстати со своей Светкой и познакомился…
Сергей вспомнил счастливые глаза Алены, когда надевал ей на палец кольцо. Вспомнил, как злился, когда она задерживалась у мамы. Все не мог на нее наглядеться…
И тут Сергей, вернувшись из воспоминаний, увидел стоящего рядом мальчика. За его спиной стоял высокий хмурый парень. Мальчик улыбался. Да так заразительно, что губы Сергея тоже невольно тронула улыбка.
– Главное, любить, – сказал паренек. – И верить.
Он положил руку на руку Сергея, лежащую на капоте машины.
– Тебя ждет радостная весть, – сказал мальчик. – Твоя Вера и Любовь вознаграждены.
Сергей удивленно покосился на него.
– Верьте, и воздаться, – продолжал паренек. – Любите и счастье придет. Испытания лишь укрепляют истинные чувства.
Паренек убрал руку и показал взглядом на ворота. Сергей недоумевающе посмотрел на него, потом на ворота. Потом на высокого парня, который взирал на это с легкой усмешкой. Тот кивнул в ответ на взгляд Сергея.
Мужчина нерешительно снова посмотрел на мальчика. Шагнул к воротам…
… На крыльце стояла Алена. На ее заплаканном лице была написана растерянность. Изумление. Надежда!
– Сереж, – сказала она, когда Сергей вошел во двор. – Сережа, я, кажется беременная!
Сергей ошеломленно уставился на нее. Алена плакала, несмело улыбаясь. Мужчина, потрясенный новостью, посмотрел назад, в открытые ворота, на паренька, что так и стоял возле машины. Он улыбнулся ему ободряюще. Сергей вновь перевел взгляд на жену. Радость прорвалась сквозь изумление, разрывая в клочья туман тоски…
– Нифига себе, – пробормотал он, несмело улыбыяссь…
Отец Павел хмурясь, стоял возле образов. Снова сломался водопровод. Новый, только что сделанный водопровод! Церкви еще года не было, а было такое ощущение, что ей лет двести. Ломалось буквально все. Начиная от проклятых труб, кончая дверью. Ни с того ни сего, она вдруг могла закрыться, словно прикипая к косяку. А потом также свободно открыться. То свечи, деланные между прочим в одном месте и отлично горевшие в старом храме, здесь то и дело тухли, словно их специально кто-то задувал. Поневоле тут поверишь в провидение. Церковь-то эту, построили, где было удобно, а не где надо…
На улице послышалась громкая буцкающая музыка, приближающаяся к церкви. Священник поморщился. Дело было в том, что немалую часть денег в строительство, вложили люди, так скажем, имеющие проблемы с законом. И теперь они считали, что это вроде как специально для них построенный храм, где они могут в любое время замолить свои многочисленные грехи. Каждый раз новые…
В церковь буквально ввалились трое здоровых бугаев. Небрежно кинув сидящей у входа Настасье пятитысячную купюру, они сгребли все лежащие на столе свечи, и поперлись их ставить. Причем особо они не разбирали, за что ставят, и кому. Ставили везде, словно в торт втыкали, поджигая их блестящими зажигалками.