— Не поднимайте шума и следуйте за нами.
— Куда? — насмешливо спросил Бог. — В секретную лабораторию?
Ничего не ответив, роботы грубо дернули цепь. От неожиданности и боли Иисус слегка вскрикнул. Его инстинкт самосохранения сработал молниеносно. Наручники разомкнулись и, звякнув, упали на пол.
“Пусть подсматривают”, — посмеивался Иисус, еще раз окидывая взглядом стены. Он поднял руки вверх, и комната наполнилась грохотом — роботы рассыпались на отдельные детали. Совершенно новенькие, будто только что сошедшие с конвейера.
Одеваясь, Иисус посматривал на валявшиеся в беспорядке бронеплиты, полупроводники, цилиндрики и думал о том, что неплохо бы превратить чудовищ в никуда не годную рухлядь. Но хватит ли сил забросить их хотя бы на двадцать лет вперед?
Сил на три недели, когда он разрушил стену часовни, хватило с избытком. Сейчас Иисус решил еще раз испытать свою власть над таинственной областью — над будущим, предвидеть которое не дано даже Богу.
Он встал и поднял руки, вызывая роботов в настоящий момент. В комнате образовалось два потрескивающих искрами вихря — это детали, вертясь, вставали на свои прежние места. Секунду спустя перед Иисусом возникли роботы. Растопырив когтистые лапы, они неустрашимо двинулись к Богу.
Иисус еще раз взмахнул руками и вскоре начал чихать и кашлять. Когда пыль, наполнившая комнату, исчезла, осела, он оглянулся. Не было ни роботов, ни деталей.
Не было даже коричневой ржавчины, в которую должны были превратиться детали через сотню лет. На полу лежал слой какого-то серого праха, неприятно похрустывающего под ногами.
“Тут уж пахнет не сотней лет, — подумал Иисус, несколько ошеломленный своими возможностями, — Так истлеть роботы могли лишь через тысячелетие”.
Бог бросил взгляд на подсматривающие стены и вышел. Он знал: дельцы из Пентагона, сняв на пленку последнее чудо, сохранят его в тайне от общественности. Они попытаются разгадать его и приспособить к военным нуждам. Тщетные попытки!
На улице, у самого подъезда, стояла машина. Двое молодых людей, ни на кого не обращая внимания, возились у раскрытого багажника. Иисус взял подоспевшее такси и в смотровое зеркало заметил: молодые люди, захлопнув багажник, сели в свою машину и поехали в ту же сторону. Бог усмехнулся: сыщики!
Завтракал он в одном из полюбившихся ему парков. На скамейках сидели несколько человек и внимательно читали утренние газеты. Кто-то из них наблюдал за ним. Меняя такси, Бог долго колесил по улицам и все время осматривался: нет ли слежки. Как будто все в порядке. Однако твердой уверенности не было, так как Иисус не мог знать всех профессиональных уловок агентов ЦРУ.
Вечером Иисус перебрался в Чикаго. Зашел в первый попавшийся ночной ресторан. Устроившись в углу, он посматривал на автоматизированную кассу, вделанную в нишу стены и похожую на пульт управления космического корабля: так много здесь разноцветных кнопок, каких-то приборов и видеофонов. За пультом красовалась сияющая физиономия хозяина ресторана. Она казалась знакомой. Однако Иисус никак не мог припомнить, где он видел этого крупного жизнерадостного человека.
Когда посетителей, а большинство из них, видимо, были завсегдатаи, набралось почти полный зал, хозяин нажал одну из кнопок. Из стены по краям ниши выступили две большие, в полтора человеческих роста цветные фотографии. На левой можно было видеть хозяина ресторана с унылым выражением лица и без обеих ног. Внизу подпись: “До исцеления”. На правой хозяин стоял на обеих ногах во весь свой недюжинный рост и, ухмыляясь, показывал пальцем вниз, где кокетливо искрились буквы: “После чудесного исцеления”.
Иисус вспомнил Гамбургский госпиталь и широколицего здоровяка, которому он вернул ноги, потерянные в автомобильной катастрофе. Предприимчивый немец решил воспользоваться популярностью человека, отмеченного божественной благодатью, разбогатеть за океаном. В этом он, очевидно, преуспел. Ресторан его отличался великолепием и роскошью. Особенно поражал огромный куполообразный потолок. Искусное освещение создавало иллюзию бесконечного голубого неба, в котором летали белоснежные ангелы и взмахами своих крыльев озонировали и вентилировали воздух.
“Браво, земляк”, — с легкой иронией одобрил Иисус, неравнодушный к остроумной выдумке. Немного повеселев, он стал присматриваться к публике. Здесь были в основном люди довольно обеспеченные: мелкие предприниматели, высокооплачиваемые служащие, богемная молодежь. Посетители много пили, а наркотики употребляли почти в открытую. До Иисуса доносились обрывки разговоров, и в душу его вновь начала заползать тоска. Стандартные и безликие фразы, которыми лениво обменивались мужчины и женщины, выявляли глубокий внутренний вакуум и равнодушие друг к другу. И привело их сюда чувство пустоты и стадности — этот противовес некоммуникабельности.
“А я — то хотел вернуть им интеллектуальные тревоги и чистые, идеальцые радости, — с сарказмом размышлял Иисус. — Этих нравственных мертвецов не воскресит никакое чудо. Они способны только опошлять Христа и создавать вокруг его чудес ореол рекламной сенсации”.
С потолка, с этих ангельских голубых высот полились тихие, нежные аккорды. Иисус вздохнул и откинулся на спинку кресла, ожидая услышать небесную музыку — что-нибудь из Баха или Шопена. Но через секунду он вздрогнул и съежился, как от удара. Сверху обрушилась джазовая истерика: раздирающий уши грохот, поросячий визг, скрежет металла и беспрерывные обезьяньи вопли. Симфония ужаса и душевного распада.
Люди выбегали на середину зала и начинали извиваться и топтаться в потном блудливом плясе.
Подавляя тошноту, Иисус припоминал, что где-то уже видел нечто похожее. Ах, да! Шабаш ведьм в фильме “Бог в преисподней”. Но, кажется, не только в фильме. Когда Иисус учился в университете, ему приходилось наблюдать в микроскоп хаотическое движение и судороги амеб, инфузорий и прочих простейших микроорганизмов. То же самое — здесь…
“Протоплазма, лишенная разума, — Иисус зябко передернул плечами. — Буйство сытой и бездуховной протоплазмы. Так что же такое человек? — вопрошал он себя, глядя на извивающихся людей. — Дергающаяся амеба? Или дух, равновеликий космосу?”
Иисус закрыл глаза и, стараясь забыть окружающее, отдался размышлениям — занятию, всегда для него сладостному. В своем воображении он увидел пещеру с низким закопченным сводом и первобытного человека, сидящего у костра. С волнением уставился этот волосатый Прометей на огонь, на только что похищенный им у неизвестности обжигающий клочок таинственной стихии. В его голове с крепким, как грецкий орех, черепом и еще не развитым мозгом молниями метались вопрошающие мысли о неразгаданном мире. Боже мой! — вздыхал Иисус. — Как все это было прекрасно!.. Вспоминались слова Гегеля: самый последовательный физик — это животное. “Верно, — согласился Иисус, — человек в противоположность животному — существо по природе своей трансцендентное и метафизическое. Едва он встал с четверенек и взглянул вверх, как пробуждающийся дух его начал рваться за пределы осязаемого физического мира. Он начал думать! Думать о причинах громов и молний, о движении небесных сфер, о тайне всего сущего, о Боге… За маленьким лбом с развитыми надбровными дугами копилась тогда великая духовная энергия, породившая Платона и Ньютона, Шекспира и Достоевского. И это было только началом, только началом… Неужели сейчас дух человеческий, не успев расцвести, отцветет и угаснет в сумерках сытости?”
Иисус открыл глаза и увидел иную, насыщенную электронной техникой пещеру с высоким голубым сводом и летающими ангелами. Разница между двумя пещерами — исходной и конечной — огромная. Но люди! Нравственно они вновь встали на четвереньки.
Это конец! Иисуса охватило отчаяние, граничащее с ужасом. Да, это конец! Спираль разума круто и необратимо повернула вниз — туда, в глубины миллионолетий, где червеобразная протоплазма копошилась в сумеречных водах палеозойского океана, в тепловатом иле. Круг замыкается, дух человеческий гаснет. Люди без мысли погружаются в уюты технической цивилизации, в этот своего рода первобытный электронный ил…