Такого с ним никогда не случалось раньше — глаза были привычны к морю, оно уже давно не снилось.
Картина исчезла, когда Каип открыл глаза, хотя звон, намного ослабленный, еще продолжался в ушах.
Это была не просто бессонница, это было беспокойство, кошмар, навеянный воспоминаниями об Айше. И Каип подумал, что уже сегодня ночью умрет.
Старик встал и, покачиваясь, взобрался к Прошке в будку — нужно сейчас, чтобы какое-то живое существо было рядом.
Каип увидел, как лучи прожекторов с трудом пробивались сквозь туман — море и ночью не переставало испаряться.
Но баржа шла легко, и Прошка не боялся на что-либо наскочить. Поэтому не звонил он в колокол и никого не тревожил…
Зато другие, невидимые, суда звонили вовсю, сигналя, и звуки эти напоминали Каипу о звоне привратников у порога ада.
По сейчас старику, как никогда, хотелось жить. Ему нужны еще по крайней мере одни сутки. Всего одни сутки, вот эта ночь и завтрашний день.
— Долго ли человек может продержаться в море без воды? — спросил Прошка, тревожась об отце.
— Можно выпить рыбий сок, — ответил Каип.
— А от усталости?
— Каким бы человек ни был усталым, течение прибьет его лодку к берегу.
— А рифы? А подводные скалы? — не унимался Прошка.
— Рифы страшны только большим судам. Не лодкам.
— Выходит, человек не может умереть в море… Тогда как же?
— Человек умрет, если он сам себе враг, — уклончиво ответил Каип.
— Отец никогда не был себе врагом, — заключил Прошка. И, подумав, спросил: — Неужто вы не устали, дядя Каип? Спите. Завтра может начаться путина — будет всем не до сна. А если и не начнется, все равно найдется работа. Соль заставят крошить. Сядем на берегу и будем крутить маленькие жернова. Ну те, что для рыбьей муки… Подойдут, дядя Каип?
Каип кивнул — мол, подойдут и те, что для рыбьей муки.
— Отцу бы, конечно, дали в Акчи размельченную соль. Его там знают на складе. А меня вот провели за нос. Ну ничего…
— Послушай, Прошка, — перебил его Каип. — Ты должен хорошо знать остров Зеленый.
— Конечно, знаю! — удивился Прошка. — И не раз подплывал к нему. Знаете, там лодки гибнут…
— Есть туда прямая дорога?
— Нет, только через Песчаный. Другого пути не знаю.
— Подумай хорошенько, Прошка.
Прошка помолчал и сказал:
— Подумал, дядя Каип… Можно было бы попробовать отсюда к Зеленому, а потом домой. Но боюсь, к утру не успеем. Скажут, отец скрылся, а теперь и сын — вся семья ненадежная.
А что, если действительно попытаться? Каип сам поведет баржу, обойдет рифы и скалы. Правда, все в море будто сговорились. Никто толком не объяснит, не покажет дорогу на Зеленый, словно догадываются, зачем добирается туда старик — не хотят, из добрых чувств, чтобы Каип покидал мир рыбаков и охотников, простых людей. Простые люди не в тягость друг другу…
Знал Каип, если вернется сейчас на Песчаный, навряд ли сможет потом уехать до самой путины. Непес прикажет сторожам под страхом смерти не давать старику лодку. Посадят Каипа толочь соль, заставят таскать мешки и вязать сети — и будет он все это добросовестно выполнять, пока однажды не упадет, поскользнувшись…
Скорее на Зеленый, любыми путями, не боясь ничего и не останавливаясь ни перед чем!
Как все-таки быть с Прошкой? Если он к утру не приведет баржу с солью в Песчаный, Ермолаю будет худо. В обычные дни можно еще как-то выкрутиться, сказать, что заблудился. Но сейчас, когда такая везде горячка, когда нужна соль для сушки рыбы, — никаких оправданий! Скажут, как правильно заметил Прошка, вся семья ненадежная.
Нет, старик не имеет права доставлять хлопоты живущим. Ермолаю уже и так досталось из-за него.
Прошка чуть не валится с ног от усталости. Надо заменить мальчишку.
Каип стал за руль, а Прошка лег на мешковину, попросив старика глядеть в оба, может, вдруг появится лодка отца.
Каип слышал, как Прошка долго ворочался, вздыхал и не мог уснуть, все беспокоясь об отце.
Раз уснув, он поспал немного и проснулся, застонав от дурного сна. Поглядел с тревогой на море и опять пошел и лег. Каипа же все будоражили воспоминания, все не давали ему покоя. Старик устал и теперь боялся вспоминать. Пытался отвлечься, думать о чем-то другом, ну, скажем, об острове рыбнадзора, где когда-то баи-перекупщики издевались над ним, требуя, чтобы уважаемый Каип уговорил рыбаков Песчаного топить лодки и рвать сети, не отдавая их в артель. О чем бы старик ни вспоминал из своей долгой жизни: об этих баях-перекупщиках, о раненном ли на фронте сыне, которого вез на лодке из Акчи и тоже заблудился, о грустном ли времени, когда его, бригадира, таскали в суд — разворовали на Песчаном рыбу, а кто, так и не выяснили, вот и вызывали Каипа, чтобы привлечь к ответу, — как бы ни задумывался над прожитым, везде он был прав перед самим собой, сколько бы ни пытались доказать его неправоту другие. Кроме истории с Айшой, тогда, в юности, во всем остальном старик был честен и справедлив и никому не причинял страданий…