Клос не разделял таких шуток.
— Крадёшься как кошка, — заметил он с укором.
— Встретимся вечером, Ганс? Предстоит небольшой покер!
— Как всегда, у пани Ирмины?
— Да, завалимся к ней всей компанией, выпьем…
— Жаль, что не смогу, — ответил Клос. В его голосе прозвучало искреннее сожаление. Он хотел бы пойти к этой польке, которая всё больше интересовала его. Необходимо получше присмотреться к ней.
— Может быть, у тебя свидание? — спросил Бруннер.
— Ты же знаешь. — Клос беспомощно развёл руками, — что шеф прикомандировал меня к военному заводу.
— Что-то слышал. Кажется, испытание нового танка…
— Осторожно, Бруннер, — шутливо погрозил ему пальцем Клос. — Не пытайтесь вытянуть из меня военных секретов.
— Избави бог, Ганс, клянусь, это меня не интересует! — Бруннер громко рассмеялся.
«Пожалуй, слишком громко», — подумал Клос, медленно спускаясь по широкой лестнице здания гестапо.
3
Несмотря на беспокойство, с которым Клос вышел из кабинета Гейбеля, где ещё продолжалось совещание, он был в хорошем настроении.
Теперь он знал об облаве, которую немцы готовили против партизан, о той опасности, которая грозила его товарищам.
«Нужно немедленно предупредить об этом командование партизанских отрядов», — подумал Клос. Его беспокоил также гестаповский агент, подвизавшийся где-то вблизи радиостанции. Следовало сообщить товарищам и об этом.
Клос мысленно перенёсся в недавно прошедшие события.
Эта неделя была для него удачной. Инженер Мейер поступил легкомысленно, оставив его на пять минут в своём кабинете, где на письменном столе были разложены чертежи нового танка. Откуда мог знать инженер Мейер, что выделенный для его охраны офицер абвера использует эти пять минут для действий, не предусмотренных его служебными обязанностями?!
Небольшой, но очень точной микрофотокамерой, укрытой в пряжке пояса с надписью «С нами бог!», Клос успел заснять всё, что было необходимо. Специалисты вскоре получат её и используют по назначению. Не каждый день бывает такая удача!
Клос чувствовал, что на этот раз ему снова повезло. Поэтому он менее болезненно, чем обычно, переживал сегодня недобрые взгляды прохожих, которые боязливо уступали дорогу немецкому офицеру.
Он небрежно поприветствовал патруль, а потом, усмехнувшись, и полицейского в коричневом мундире. Усмехнувшись, потому что, увидев его, вспомнил позавчерашнюю сцену с другим полицейским, посиневшие губы которого задрожали от страха, когда Клос начал отчитывать его, не выбирая выражений. Полицейский тогда сразу же потерял уверенность, стал бормотать, что очень извиняется перед господином немецким офицером, что он преследовал торговку, которая…
— Это не повод, чтобы налетать на офицера! — прикрикнул тогда Клос на крепкого парня в полицейском мундире, готового расплакаться. Он потребовал у рьяного служаки документы, не спеша списал его фамилию и номер с услужливо поданного ему полицейского удостоверения. Слушая умоляющую просьбу полицейского извинить его, Клос подумал, что сейчас этот грозный блюститель порядка унижается перед немецким офицером, а вот с людьми, которые чем-то ему не угодили, он становится безжалостным. И когда Клос увидел, что прохожие с довольной улыбкой реагируют на инцидент с ненавистным полицейским, он получил истинное удовлетворение. Отпустил ретивого блюстителя порядка он только тогда, когда убедился, что женщина с булками, которую тот преследовал, скрылась…
Клос задержался около часовой мастерской и, пристально посмотрев на выставленные в витрине часы с двумя маятниками, проверил, правильно ли показывает время его «Омега».
Часы в витрине означали, что через несколько минут он может войти в подъезд дома номер 32, подняться на второй этаж и позвонить в дверь, эмалированная табличка на которой информировала, что зубной врач Ян Сокольницкий принимает пациентов ежедневно с десяти до семнадцати часов.
Если бы на витрине часовщика кроме часов с двумя маятниками был выставлен ещё и паяц с циферблатом на животе, Клос также сверил бы свою «Омегу», но прошёл бы мимо подъезда дома номер 32. Выставленный в витрине паяц, который для детей был развлечением, предупреждал бы разведчика о серьёзной опасности. Это означало бы, что или с Филиппом что-то случилось, или в опасности находится одна из линий связи, ведущей от Ганса Клоса, офицера абвера, к подпольной радиостанции.
Филипп, получая от Клоса добытые им агентурные данные, по специальному каналу связи передавал их на радиостанцию, которая информировала Центр, приближая день победы над фашистской Германией.
Около трех лет Станислав Мочульский, сотрудник советской разведки, активно действовал как офицер абвера обер-лейтенант Ганс Клос. Каждая неделя во вражеском окружении приносила ему новые испытания и давала бесценную информацию о планах и замыслах противника, требовала особой осторожности и хладнокровия, чтобы избежать подстерегающей на каждом шагу опасности. Он всегда помнил, что малейшая ошибка, допущенная им, неосторожно обронённое слово может означать провал, конец разведывательной работы в логове врага. Результаты этой работы на первый взгляд казались небольшими (не часто попадался инженер Мейер с новым танком!), но они помогали приблизить день победы.
Филипп был способным сотрудником, его опыт подпольной работы помог Клосу создать глубоко законспирированную сеть в тылу противника, которую нелегко раскрыть и тем более уничтожить.
Правда, нельзя было сбросить со счётов и обычную случайность. Клос уже давно работал в разведке и не мог позволить себе с пренебрежением относиться к случайностям, а потому старался предусмотреть и их.
Отогнав недобрые мысли, он нажал на звонок под эмалированной табличкой дантиста. Кто-то из пациентов, сидевших в приёмной зубоврачебного кабинета, открыл ему дверь и сразу же отошёл, увидев немецкого офицера.
— Спасибо, — произнёс Клос по-немецки и сел на свободный стул.
Мужчина с перевязанной полотенцем щекой отодвинулся, хотя места и без того было достаточно. В приёмной находилось не более десяти пациентов.
«Филипп, видимо, неплохой дантист. Где он научился этому ремеслу? — подумал Клос. — Ведь половину довоенной жизни он провёл в тюрьмах за коммунистическую деятельность».
Люди, ожидавшие приёма врача, сидели молча. Присутствие офицера в немецком мундире сковывало их.
«С каким удовольствием сбросил бы я этот ненавистный мундир! — подумал Клос. — Поговорил бы с этими людьми, послушал их забавные анекдоты о фюрере, узнал бы их мысли, услышал бы об успехах союзников на Восточном и Западном фронтах». И неважно, что эти сведения могли быть немного преувеличены и слишком оптимистичны. Главное не в точности этих сведений, а в том, что он, Клос, мог откровенно, не таясь, поговорить со своими соотечественниками, которые, как и он, ненавидели оккупантов. В их скрытых взглядах и в молчании Клос чувствовал невидимую стену между собой и этими людьми, измученными нелёгкой жизнью в оккупации. Он прекрасно понимал, что эта ненависть к немецким захватчикам останется до конца войны. А он ещё должен носить этот проклятый мундир, чувствовать себя в одиночестве, быть оторванным от родной среды, терпеть суровые взгляды соотечественников, которые видят в нём только офицера вражеской армии.
— Кто следующий? — спросил мужчина в белом халате и тут только заметил немецкого офицера.
— Пожалуйста, господин офицер, пожалуйста, — по-немецки сказал он, приглашая в кабинет обер-лейтенанта Клоса и беспомощно разводя при этом руками, как бы говоря ожидавшим пациентам: «Сами видите, иначе не могу».
— С удовольствием бы пробуравил ему зубки без бормашины, — проговорил мужчина с перевязанной щекой, когда за офицером закрылась дверь.