– Ничего, дома отмоемся, – сказал Жолт, чтобы утешить Дани, чьи расклешенные синие джинсы сделались совершенно белыми.
В трамвае Жолт по всем правилам купил собаке билет, и, пока с контролером велась дискуссия, считать ли намордником намотанную ей на нос веревку, они доехали до Западного вокзала. Потом их высаживали еще несколько раз, и все-таки они добрались до дома быстрее, чем если бы ехали поездом.
На площади Пашарет Дани с мягким сочувствием попрощался.
– Только девять часов. Значит, у меня все в порядке. А у тебя? – спросил он, поглядев на собаку.
– Не беспокойся! Привет! – ответил Жолт, и голос у него даже не дрогнул.
На самом же деле от волнения его стало подташнивать. А кроме того, ему было стыдно, что он боится, страшно боится ожидавшей его дома баталии и других непредвиденных последствий. Но он все-таки крикнул собаке:
– Пошли!
Забежав немного вперед, собака туго натянула веревочный поводок. Жолт ее с досадой одернул, и собака сразу подладилась под его шаг.
На углу Жолт остановился. Ему надо было передохнуть и собраться с силами. Он сел на корточки и прислонился спиной к ограде. Ласково помахивая мохнатым хвостом, собака уселась рядом, потом доверчиво прижалась к его коленям понуренной головой и затихла.
– Бедное слепое животное, – прошептал растроганно Жолт, слушая довольные, долгие вздохи собаки. Опять – уже в третий раз – сердце его учащенно забилось. Но время летело, пора было подниматься.
«Вот и кончился день!» – сказал мысленно Жолт, печально и медленно направляясь к дому. Но сказать ему хотелось совсем другое. Если б не отвращение к пышным словам, он бы выразился примерно так: кончилось ощущение счастья, наполнявшее его с той минуты, когда к нему подползла эта жалкая собака и доверчиво прижалась к его ногам.
Глава III
«ЗНАЧИТ, ТЫ СИДЕЛ НА ДЕРЕВЕ?»
Вот уже полчаса доктор Керекеш придумывал всевозможные хитроумные предлоги, чтобы оттянуть прогулку с собакой. Щепок тихо повизгивал и, косолапя, семенил по комнате. Временами по неизвестной причине он вздрагивал и робко поглядывал на вздымавшееся над ним гигантское двуногое существо. Керекеш, разумеется, не питал к нему никакой неприязни. Более того, он прилагал все усилия, чтоб полюбить его всей душой. Он как бы приказывал себе любить щенка, ибо смотрел на него как на будущего союзника. Выбрав его из пяти крохотных пойнтеров, Керекеш не без оснований надеялся, что белый длинноногий щенок, отпрыск победителя международных соревнований, унаследует от своего знаменитого отца не только изящную, царственную осанку, но и смелый, великодушный нрав.
С щенком, однако, что-то стряслось. И произошло это не далее, как три дня назад.
Раздосадованный, доктор разыскал свои старые брюки, вполне пригодные для подобной прогулки. Затем неторопливо переоделся, стараясь не выходить из себя от тоненького щенячьего визга и намереваясь вытерпеть всю последующую мучительную, но неизбежную процедуру.
Щенок сидел в дверях, прижав большие черные уши. Иногда, изгибаясь всем телом, он пытался стянуть с себя задней лапой ошейник. Это продолжалось недолго, потому что его отвлекали действия Керекеша.
Стремясь создать видимость веселого настроения, Керекеш стал подбрасывать туго надутый резиновый мяч. В коричнево-золотистых глазах щенка странно чередовались страх и желание поиграть. Он тихонько повизгивал, стучал по полу несоразмерно большими лапами, но к Керекешу не подходил. Если же Керекеш сам к нему приближался, щенок начинал сразу пятиться и, натыкаясь на стулья, улепетывал в укрытие под маленький стол, где его ждали коврик из губки и пуловер. Столик напоминал ему, должно быть, прежнюю будку, и только там он чувствовал себя в безопасности. Целыми днями он либо глодал резиновую желтую кость, либо спал. Вначале своим послушанием он очаровал всю семью. Его спрашивали: «Где твое место?» – и щенок, смешно переваливаясь, бежал на место, то есть под стол. Но однажды он заупрямился, и с тех пор выманить его из-под стола удавалось с великим трудом и то лишь с помощью разных уловок. Позднее Керекеши сделали еще одно наблюдение: когда над щенком не бывало стола, он просто дрожал от страха. Ему было уже три месяца, но в сад его приходилось таскать на руках; в саду несколько минут он принюхивался, делал свое дело и затем стремглав мчался в дом.
Жолт вначале смотрел на щенка сердито и прозвал его «Заячье ухо». Как безгранично далек был этот щенок от собаки с сердцем льва, жившей в воображении мальчика! Не без злорадства Жолт наблюдал за настойчивыми усилиями отца отыскать причину досадной робости, вдруг появившейся у щенка. Болезней у него не было и в помине. Специалисты же по части собак иронически замечали: пойнтер есть пойнтер, это ведь не овчарка. И Керекеш с беспокойством продолжал исследования. Он искал и нашел. Когда щенок лежал на правом боку, легко было заметить, что сердце его колотится аритмично: сперва оно билось быстро, затем надолго затихало, чтобы снова заработать в таком торопливом ритме, словно оно стремилось наверстать перебои в работе. Были и другие симптомы, вызывавшие беспокойство: взгляд золотистых щенячьих глаз часто мутнел и постоянно убегал в сторону. И, наконец, слишком неуверенные движения щенка – они говорили либо о нарушении физического равновесия, либо о наличии легкого головокружения.
И вот сейчас Керекеш со вздохом нагнулся и пристегнул к ошейнику поводок. Щенок в ожидании, что его вытащат из-под стола, трясся всем телом. Керекеш его погладил, и щенок с поглупевшей мордочкой стерпел эту ласку, слегка прикусив приласкавшие его пальцы.
– Не бойся, Зебулон, – бормотал Керекеш. – Кто-то тебя напугал, поэтому ничего удивительного, что ты так боишься. У тебя, по всей очевидности, шок, но поверь мне, это пройдет. Я уже позаботился, чтоб с тобой обращались прилично. Теперь дело лишь за тобой. И уйми, пожалуйста, свое сердце. Тебе нравится жить под столом? Но ведь это никуда не годится! Небольшая прогулка тебе нисколько не повредит. Ты же здоров. Я убежден, что ты совершенно здоров. Ну, иди, иди. Зебулон! Наберись чуть-чуть храбрости и увидишь, что Жолт тебя тоже полюбит, хотя пока – и в этом ты совершенно прав – он ведет себя недостойно. Но кое-что зависит и от тебя, иначе вы проиграете оба. Ты это хорошенько запомни. Ну, пошли, Зебулон!
Нет сомнений, что из этой пространной речи Зебулон не понял ни слова, но дрожать тем не менее перестал и на хозяина уже поглядывал без боязни. Сгорбившись, он присел на задние лапы, оперся на передние и в этой позе был как-то особенно смешон и жалок.
Керекешу хотелось внушить щенку, что с его, Керекеша, стороны защита ему на веки вечные обеспечена, что позавчерашняя неумная и жестокая выходка Жолта – случайность и что больше такое не повторится. Протащить по панели щенка, чтоб у него пресеклось дыхание, – какой стыд! У щенка, конечно, развился шок, а Жолт едва избежал пощечины. Потому что Керекеш вдруг увидел, как в ожидании удара сын его побледнел, и в последний момент сдержался.
– Папа, ты прав. Так нельзя! – сказал мальчик, сам потрясенный своим поступком.
– Болван! – бросил Керекеш, и на лбу его заблестели капельки пота.
Он нагнулся к перепуганному насмерть щенку, но тот, прижимаясь к земле, пустился ползком наутек, завернул в дом, ударился там о ступеньку лестницы и пронзительно взвизгнул.