— Ты не забыл, что взяли его за вмешательство в следственные действия? — напомнил Валентин. — Которые велись в отношении тебя. Так что логика присутствует, но ты прав — извращенная, не для простых умов. Но я бы эту семейку простыми и не назвал.
— Я разговаривал с матерью этого Родиона, — вдруг признался я. — Не так давно, на той неделе, в выходные. Она мне показалась вполне милой женщиной, во всяком случае, по телефону…
— Мать там вроде действительно нормальный человек… ну или была до всех этих событий. А ты зачем с ней общался?
— Да пытался понять, кто эти перцы… собирался их по одному отловить и навалять, чтобы отвалили и оставили нас с Аллой в покое. Одного отловил, кстати.
— Вот как… это которого? Не Родиона?
— Нет, самого мелкого, Лёха зовут. Он у них типа подручного, для стремных дел…
— Стрёмных?
— Неприятных, о которых самим руки марать неохота, — объяснил я.
Правда, я был уверен, что в словарях у этого слово совсем другие значения, но я про них ничего не знал[30].
— Почему так?
— Кланы. Или касты, как в Индии. Они из разных классовых слоев нашего общества.
— Кланы… классы… в СССР нет никаких кланов или каст, — как-то слишком сурово сказал Валентин.
— Конечно, нет. Вам же лучше знать, — я сказал это и сразу проклял себя за свой длинный язык.
— Ты прямо на статью за антисоветскую агитацию пытаешься наговорить.
Я пожал плечами и закурил сигарету. Валентин поддержал меня, снова достав своё «мальборо».
— Так что там у них за кланы, как ты выразился?
— Да всё просто, — неохотно ответил я. — Трое из этих ребят — дети весьма обеспеченных родителей. Этот тот Боб, с которым Алла шуры-муры крутила, Родион и Михаил. А Лёха из пролетариев, потомственный алкоголик и тунеядец. Но как-то попал в их компанию, вот его и используют таким образом.
— Ты не любишь пролетариев? — прищурился Валентин.
— Не всех, — признался я. — Я разных встречал, и у себя на родине, и здесь. Большинство честно работают, пьют лишь по праздникам и в меру, в семье у них достаток и всё хорошо. А отец этого Лёхи… его вроде за пьянку из геологического НИИ попёрли, а это ещё постараться надо, — я выдумывал на ходу, но чувствовал, что прокатит. — Ну и живут так себе, хотя квартиру государство им выделило. В общем, совсем не пара сынку этого чиновника из МВД. Но вот поди ж ты…
Валентин хмыкнул.
— Ладно, шут с тобой, диссидент недоделанный. Только заруби себе на носу, нет никаких кланов в СССР и не было никогда, — он похлопал меня по плечу. — Что касается дел наших скорбных… Этот Родион сядет, и надолго, с этим строго… Додумался, кретин, стрелять в жилом доме. А с остальными проведем беседу… чтобы прониклись серьезностью ситуации. А то ещё кто-то из них возьмет пистолет и пойдет тебе мстить, могут невинные люди пострадать.
А я, получается, не такой и невинный?
— Когда их Боб из армии вернется, снова придется во всё это влезать, — сказал я. — Вот он, наверное, мстить будет по-взрослому. За всё сразу — и за Аллу, и за приятелей своих. Но ничего, время есть, подготовлюсь.
— Ещё пугачей настругаешь?
— Нет, хватит уже, баловство всё это, — я помотал головой. — Спортом займусь, драться научусь. Возможно, съедем с Аллой отсюда в другой район, а там пусть ищет.
— Хороший план… очень хороший. А о чем ты вообще мечтаешь, Егор? — вдруг спросил Валентин.
Я на несколько секунд задумался, потому что это мог быть шанс получить внеплановый подарок от Деда Мороза — и шанс выставить себя дураком.
— Очень общий вопрос, честно говоря, — ответил я. — Прямо сейчас я мечтаю о том, чтобы добраться до дома и обнять Аллу.
Валентин улыбнулся.
— А не прямо сейчас?
— А не прямо сейчас — о мире во всём мире и о победе коммунизма.
Тут уже завис Валентин, но у него, видимо, был хороший опыт.
— Об этом все мечтают, даже если говорят обратное, — сказал он. — Но чтобы воплотить эту мечту в жизнь, надо очень много и плодотворно работать.
— Я понимаю, что с коммунизмом сразу не получится, — мне, конечно, надо было промолчать, но это было выше меня. — Ведь хотели же его построить к восьмидесятому году, но решили, что провести олимпиаду важнее.
Распространенный в будущем анекдот, честно говоря, был сильно за гранью допустимых шуток об идеологии, и вид Валентина говорил о том, что его моё чувство юмора покоробило.
— Всё-таки, Егор, ты очень несдержан. Тебя оправдывает твоя молодость, да то, что ты говоришь со мной, а не с кем-то ещё. Над некоторыми вещами шутить надо очень и очень осторожно, предварительно всё обдумав и взвесив. А ты походя говоришь то, за что лет эдак пятьдесят назад могли и десятку дать, да ещё и пять по рогам добавить.
30
Слово «стрёмный» активно используется с девяностых годов XX века, означает «страшный, некрасивый, неподходящий» в самом широком смысле — стрёмная шапка, стрёмное дело. Но ещё до этого вроде бы использовалось в воровском жаргоне (стоять на стрёме), и не очень понятно, из этого корня вырос глагол «стремиться» и существительное «стремление». В общем, всё сложно.