Я был уверен, что Солженицын всё наврал; если бы он писал свой «Архипелаг» про обычных, не политических заключенных, то все они у него сидели бы исключительно за неправильный переход улицы. Впрочем, Валентин был почти свидетелем того неспокойного времени, так что, возможно, свои знания он черпал не только из диссидентских трактатов.
Но и остановиться я не мог. Меня опять понесло.
— Эх… понимаете… Сначала десять лет за тупой анекдот, а потом — за мыслепреступление. Подумал не так, как надо, а тебя хоп — и за решетку. И будут люди ходить с фигами в кармане, заученно повторяя, что война — это мир, а свобода — это рабство.
В интернетных спорах моего времени книга Оруэлла всплывала настолько часто, что в какой-то момент я её всё-таки прочитал, а потом — и перечитал, что было редким для меня случаем. Мне нравился главный герой романа, и мне было безумно его жалко — особенно в конце, когда его ломали палачи безумного Министерства Правды. Но «1984» было вещью в себе. Например, не до конца было понятно, что Оруэлл описывал — то ли сталинский СССР, то ли свою родную Англию сороковых. Двоемыслие как идеология присутствовала в любом обществе нашей планеты — и в капиталистическом, и в социалистическом, и в третьем, развивающемся.
А вот Валентин, кажется, эту антиутопию не читал.
— Как ты сказал? Мыслепреступление? Любопытная конструкция. Сам придумал?
Я помотал головой. Присваивать авторство я не хотел.
— Нет… английский писатель-фантаст написал про мир, где есть наказания за преступления, о которых человек только подумал. Например, за невосторженный образ мыслей, но это было уже у наших писателей.
На лавры соотечественников я тоже посягать не собирался. Но как раз их Валентин читал[31].
— Это помню, хорошая книга, заставляет задуматься. Говоришь, у англичанина что-то похожее получилось? Надо будет ознакомиться… Как называется?
Я не был уверен, что Оруэлла уже переводили на русский — большевики очень осторожно подходили к творчеству идеологических противников, — но всё-таки ответил:
— «1984», у него действие в этом году происходит. Джордж Оруэлл автор, но у нас его не любят, не знаю, почему[32].
— Антисоветчина какая-нибудь? Если бы этот Оруэлл правильные книги писал, то уже перевели бы, думаю, — насторожился Валентин.
— Он её тридцать пять лет назад написал, посмотрев на то, что происходило в его Англии во время войны и сразу после, — обреченно сказал я. — Но так-то да, можно и антисоветчину подтянуть… Великая книга, она сразу про всё, как обычно и бывает с гениями.
— Хм… ладно. А не такие глобальные мечты у тебя есть?
— Есть, — отпираться было глупо. — Только это не совсем мечты, а, скорее, планы на будущее. Но можно, наверное, и мечтой назвать.
— И что же это? — его взгляд стал по-настоящему заинтересованным.
Поначалу у меня всплыла цитата из «Битлз» про огнестрельное оружие, которое есть счастье. Но в моей ситуации это была бы не хохма, а суровая правда жизни, поэтому я решил быть предельно серьезным[33].
— Квартира.
— Это понятное желание, — кивнул Валентин. — Только разве ты после института не собираешься вернуться на родину. Или ты в своем городе хочешь квартиру?
— Нет, в Москве, — я помотал головой. — Понимаете, у меня, похоже, скоро свадьба. Но жить с молодой женой у её бабушки, наверное, не стоит, хотя Елизавета Петровна очень хорошая. Снимать дорого, мы не потянем. Вот и получается, что единственный выход — купить свою собственную. Ну а когда получу диплом, будем посмотреть. В конце концов, её всегда можно будет поменять.
— Что ж, разумно. А автомобиль? Ты не мечтаешь о своем автомобиле?
Мне до жути не хотелось отвечать на этот вопрос. Я бы с огромным удовольствием сделал вид, что не услышал его.
— А зачем он мне? — как можно спокойнее сказал я. — Куда я на нем буду ездить с моим образом жизни? В институт? На метро быстрее. В булочную? Не смешно.
— Тоже разумно. Ты выглядишь разумным парнем, Егор, даже слишком. А где ты научился водить машины?
Я мысленно перекрестился. Начинался серьезный разговор.
Сказку про белого бычка — то есть про своего спившего дядьку — можно было даже не заводить, поскольку вопрос Валентина не подразумевал простых ответов. В деревнях техника с коробкой-автомат отсутствовала как класс. Она и в городах-то была далеко не у всех, причем настолько далеко, что в наличии имелись буквально единичные экземпляры в гаражах различных актеров и высших сановников. А мой дядька точно не были ни Высоцким, ни Брежневым — обычный запойный трудяга, каких по всей стране по тринадцати на дюжину.
33
«Happiness Is A Warm Gun» с «Белого альбома» — https://youtu.be/8rTb_ghUbtg. У нас «warm gun» переводят как «теплое оружие/ружье» в том смысле, что это оружие, которое только что выстрелило. Но я (и Егор вслед за мной) предпочитаю переводить это словосочетание как «огнестрел», чтобы написанная под наркотой песня стала гимном легализации короткоствола.