— На Памир.
— Ничего! Авиапочтой письма даже с Дальнего Востока дня за три приходят. А до Памира рукой подать.
— Да-а… Полтора месяца не увижу…
— Не хнычь!
— Загуляет еще…
— Перестань, говорю! С кем ему там загулять? Там же все девки — с косичками и в шароварах.
— Мы тоже в брюках ходим…
— Ладно, ладно тебе! Девчата не встали?
— Я к ним не заходила. Верка, наверное, еще с вечеринки не вернулась. А Тамара… Тамаре нынче лафа была! Тамара без Верки вольготничает!
— Погорит она когда-нибудь!
— Не погорит. Будто не знаешь: у нее на вахте блат… она их конфетами задабривает. А «своего» за жениха выдает.
— Раздевайся давай да ляг — поспи, Или чаю сперва выпьешь?
— Не хочу я чаю.
— С вареньем.
— Все равно…
— Не хочешь — как хочешь.
Светлана набросила на плечи халат, умылась, наспех причесалась, сходила на кухню поставить чай. Вернувшись, увидала, что Катя уже спит. Причесалась окончательно, принесла закипевший чайник.
— Ух, в самый раз я — к самовару! — ввалилась в комнату запыхавшаяся Вера.
Она скинула курточку и, приплясывая, прошлась от двери до окна, от окна до двери.
— Ходи-гуляй, веселая жизнь!
— Тише! Катя только что уснула.
— Проводила, значит, своего геолога?.. «Провожали гармониста…»
— Да ты никак до сих пор при градусах?! В гостях не напелась!.. И в самом деле — под парами!
— Это есть! Полночи с морячком по городу гуляла — так и не проветрила свою буйную головушку!
— Что за морячок еще?
— Из «мореходки», с пятого курса! Нормальный парнишка!
— Ты же с Петром собиралась на вечеринку идти!
— А я с ним разругалась там в пух и прах! В пух и прах! Он — только начали танцевать — вцепился в лахудру одну… была там такая, с головы до пят вельветовая… и все с ней да с ней! На меня ноль внимания! Я же — в отместку ему — с курсантом хороводюсь. Но Петушку, вижу, хоть бы что! Совсем рассвирепил меня! Я морячку и говорю: «Пошли гулять!» — «Пошли!» — говорит… Часов с трех по улицам шлялись. Морячок меня норовил на каждую скамейку усадить, в каждый темный угол затолкнуть… Шаловливые ручонки у морячка! Да я меру знаю!.. А подходим сейчас к общежитию — Петька навстречу. Ждал! Я — мимо, они с будущим капитаном — в сторону: по-мужски поговорить. Пускай поговорят!
— Доиграешься ты…
— Перемелется — мука будет!.. Ах, Светка, до чего я, оказывается, ревнивая! И не думала никогда. Он же первый раз так со мною! Подразнить, что ли, хотел?
— Пей чай — остынет совсем!
— Да ну твой чай к лешему!
— С вареньем…
— И варенье туда же!.. А Катюха крепко спит, умаялась девка! Мне тоже вздремнуть не мешает. Томочка, надо полагать, «жениха» своего выпроводила… Одиннадцатый час — день на дворе! Пойду лягу.
Светлана убрала со стола еду и посуду, прибралась в комнате, села поближе к распахнутому окну с книгой и, открыв ее на заложенной кленовым листом странице, попыталась сосредоточиться. Удалось ей это не сразу: давно ставшие привычными переживания за подруг помимо ее воли накатились, размыли строчки, застили глаза… Переживать, конечно, бесполезно. И глупо даже. Жизнь идет по каким-то особым, непонятным законам, на которые она, Светлана, никак повлиять не может, хоть целыми днями сиди и переживай. Но и гнать свои невеселые думы — тоже дело пустое. Наоборот, чем настойчивее их гонишь, тем упорнее они цепляются. Хитрые: сделают вид, что уходят, а сами в одну дверь выйдут, в другую войдут. Только успокоишься — снова тут как тут! Лучше не гнать — покрутятся, покрутятся, увидят, что никому до них вроде дела нет, и исчезнут незаметно, по собственной охоте…
Хлопотно начавшаяся суббота и прошла и закончилась спокойно, обыденно… В воскресенье собирались всей компанией поехать за город, позагорать, но с утра было пасмурно. Неудачное выдалось лето! В самом начале побаловало малость теплом, а потом…
До полудня Светлана готовила обед, а Катюха помогала ей, как могла. После обеда Вера с Тамарой исчезли, не сказав — куда, а они читали и вязали. Часов в пять прошел долго собиравшийся дождь, короткий и сильный. Похолодало. Ветер надувал занавески окна.
Вечером Светлана ни с того ни с сего загрустила и, когда Катя ушла в красный уголок на телевизор, решила написать письмо матери. Писала она ей нечасто — больше в ответ, чтобы не обидеть, а так — отделывалась несколькими словами на обороте денежных переводов; жива, мол, здорова, того же тебе желаю, целую. И мучилась своей дочерней черствостью, и утешалась тем, что другие еще реже родных-близких письмами балуют, и снова мучилась, давая себе обещания — завтра же написать.