В понедельник, явившись на работу раньше всех, он кивнул с крыльца ходившему по двору сторожу, открыл и запер за собой камералку, сел у окна, из которого видна была калитка, собираясь дождаться Валентину, поговорить с нею и сразу же уйти на пристань к Феде, чтобы зря не отсвечивать в конторе, не смущать людей странностями своего «портрета».
Контора постепенно наполнялась. Прошел начальник экспедиции, Спящая Красавица… Кудрявый помощник Теодолита… Вот и сам Теодолит стремглав проскочил на крыльцо. Валентины не было… Когда же Теодолит и кудрявый, а с ними еще один — незнакомый — парнишка вышли, нагруженные инструментом, за ворота и направились в сторону Камы, нехорошие предчувствия незримо вползли в камералку, заполнили ее, заметались в ставших вдруг тесными стенах. Он выпрыгнул в окно и побежал догонять топографов.
Теодолит не удивился его появлению, урезал свой журавлиный шаг, послал ребят вперед.
— Где Валентина?
Топограф старательно откашлялся и взял его под локоть.
— Нет, как видишь, Валентины… Обновление состава бригады, как видишь… Я хотел к вам зайти в воскресенье, да подумал: не стоит тебя раньше времени расстраивать. Подумал еще: может, ты — в курсе… Уволилась, словом, Валентина. В пятницу подала заявление, упросила начальника без отработки двух недель и в субботу получила расчет. С каким-то здоровенным парнем приходила. При мне было дело, мы с четверга на профиль не выезжали — Федор катер ремонтировал. Вот и сегодня идем — не знаем, закончил ли.
— Закончил… Что же она уволилась, с какого рожна?
— Ведать не ведаю — Валентина никому ничего не объяснила. Я полагал — вы с нею повидались за это время…
— Повидались! С чертом лысым я повидался!
— Ну откуда же мне…
— Ладно! Скажи Феде, что я после обеда приду. Пусть отвезет вас и никуда с пристани не исчезает.
Он быстро зашагал к центральной площади.
Дом, где жила Валентина, оказался небольшой избой — о трех окнах, заслоненной со стороны улицы яблонями; между яблонями росли смородина и крыжовник.
Отдышавшись, он поднялся на крыльцо, взялся за кольцо, помедлил и несколько раз несильно брякнул им по двери. Но и на повторный, более громкий стук никто не отозвался и не появился. Он зашел в сени, постучал кулаком в другую, обитую старой клеенкой дверь — опять безответно, потянул служившую ручкой скобу на себя, шагнул в прихожую и чуть не закричал: «Валя!!!», увидев склоненную на стол лицом вниз темно-медовую голову, но удержался при взгляде на свесившуюся чуть не до пола руку с морскими наколками. Протяжно посапывающий мужик был, несомненно, Валентининым дядькой.
За столом, судя по количеству стаканов, недавно сидело пятеро. На скатерти валялись куски хлеба, недоеденные кружки́ колбасы, надкушенные ломти сыра, рыбьи кости; словно вынырнув подышать из смеси подсолнечного масла и уксуса, на краю блюда лежала голова селедки с пером зеленого лука во рту.
Постояв в нерешительности, он прошел на цыпочках в горницу, заглянул в заднюю комнату, убедился, что никого больше в избе нет, и, вернувшись, потряс спящего за плечо:
— Василий Васильевич! Василий Васильевич… Да проснитесь!
Дядька почти сразу открыл глаза, откинулся на спинку стула и тяжело посмотрел на него.
— Василий Васильевич! Извините, что я без спроса ворвался. Я — из экспедиции, с Валентининой работы. Скажите, где Валя?
Дядька помотал головой, слил в свой стакан из порожних бутылок капли водки, заглотнул, наморщив лоб, скудные остатки былой роскоши, занюхал коркой хлеба.
— Я, понимаете, в отъезде был. Вернулся — говорят: Валентина уволилась. А мне ей кое-что отдать надо…
— Чего же ты?.. На работе бы и отдал…
— Я же говорю — я в отлучке был, не было меня, когда она расчет брала!
— Деньги, что ли, принес?
— Нет, не деньги.
— Тогда черт с тобой! Оставь, что там у тебя, на память себе… Мне ничего ее не нужно, а ей… а ей — опоздал ты!
— Как так опоздал?! Да где она?!
— У тебя выпить есть? Нет… Плохо! — Он потер лицо ладонью. — Чего ты ко мне пристал?! Нема Валентины! Уехала Валентина, уплыла!
— Куда? Когда?!
— Когда! Сегодня ночью. Вот — мы тут за отъезд… — Он развел над столом руками. — А куда — не ведаю. Не ведаю, парень, то ли вверх по реке, то ли вниз. Велели — и уплыла… — И, на мгновение совсем отрезвев, отрезал жестко: — Не знаю, куда!