Два дерева с запломбированными дуплами и металлическими бандажами на шероховатых стволах, между которыми бог весть когда поставили скамейку (старые настолько, что для них не подходило уже слово росли), доживали свое на тихой набережной Канала, но не у самой воды, а в границах дворовой площадки, устало свешивая над панелью узловатые ветки. Влево от этого зеленого уголка, выбранного Романом для своих уединений, — мост при слиянии Канала с Фонтанкой, до него двести двадцать шагов; вправо по Каналу — еще два моста, до первого — триста пять, до второго — пятьсот восемь шагов.
Солнце, обогнув угол здания школы, запуталось в ветвях и, смягченное, едва ощутимо осветило лицо Романа. Двадцать лет назад он впервые, собрав все свои силенки, отворил плечом двери этой школы, десять лет назад — вышел из них после выпускного вечера, повернулся на каблуках, шутливо раскланялся и, посвистывая, пошел гулять с приятелями по ночному городу. И вот теперь…
За спиной, на спортплощадке, раздавались удары по мячу и мяча — в сетку ограждения, звучали извечные «Пас!.. Бей!.. Мазила!..» Лето уходило — ребята съезжались в город. Школьная спортплощадка… С нее все и началось когда-то.
…Роман заканчивал пятый класс. Погода стояла теплая, на дом почти ничего не задавали, и после уроков они подолгу — покуда с ног не валились от усталости — играли в баскетбол. Роману, опекавшему капитана соперников, высоченного Витьку Тарасова, приходилось тяжело, особенно под кольцом. Выручала хорошая прыгучесть, но далеко не всегда: рост — это все-таки рост. При одном из Витькиных проходов, пытаясь блокировать бросок, Роман в прыжке ощутил вдруг, как в груди слева что-то словно оборвалось. Он вскрикнул от боли и, приземлившись, тут же сел на корточки.
— Ты чего? — тронул его за плечо Витька, довольный своим очередным попаданием. — Ногу подвернул?
Роман промычал, мотая головой:
— Под ребрами…
Ребята усадили его на лавочку, сдвинув в кучу снятую перед игрой одежду, и стояли в нерешительности: что с ним делать? Витька Тарасов, кроме того что был на голову выше приятелей, имел в этой голове и несколько больше порядка, чем остальные в своих. «Не по годам серьезный мальчик!» — говорила про него историчка…
— Домой надо Ромку!
— Может, «скорую помощь» вызвать?
— Из дому вызовут, если что!
— А вдруг дома нет никого?
— Мама… должна быть… — Роману не хватало воздуха.
Приятели накинули ему на плечи курточку и повели, скрюченного, под руки к его парадной (сто тридцать шагов по двору…). В лифте поднимались вчетвером, а в квартиру, обхватив Романа за пояс, вошел только Витька: дотащил до дивана, осторожно уложил, объяснил все испуганной, растерявшейся маме, вызвал «скорую»…
Витька Тарасов… Виктор Александрович Тарасов, ныне — известный хирург, заведующий отделением специализированной клиники… Просил позвонить до конца недели. В запасе еще три дня.
Думать об этом не хотелось, да если бы и хотелось — ничего уже не получилось бы… Переход в иное состояние произошел, как всегда, незаметно, «термоядерная реакция» (так называл это состояние Роман) стремительно набирала силу. Школьная спортплощадка звучала бесшабашно и празднично. Верховодил ударник, едва поспевая за ударами мяча. Неритмично всплескивал аккорды рояль, посвистывала флейта. Захлебывались саксофоны… И не было на этом празднике и разбое звуков места для боли той оборвавшейся пятнадцать лет назад струны в мальчишечьей груди слева.
Телебашня за открытым окном кабинета до самого кончика светилась в лучах заполуденного солнца. Конец августа. Впереди — бабье лето. Еще далеко до осенних туманов, лягушачьей измороси, занудных балтийских ветров.
За два года, минувших с того дня, как он совсем по-будничному вошел сюда и поставил на стол свой старомодный письменный прибор, Тарасов успел привыкнуть к пейзажу за окном, изучить до неуловимых первым взглядом подробностей и полюбить его. Только временами, когда от всей телебашни смутно виднелось лишь ее основание, а сама она или вовсе бывала скрыта туманом, или, при перемене ветра, едва угадывалась за серой пеленой, Тарасов начинал чувствовать какую-то угнетенность, задергивал шторы, зажигал настольную лампу.
Просигналил видеотелефон — ВТ. Тарасов щелкнул тумблером, и на экране возникли темные очки доктора Соколова.