— Кстати, а вчера нам «Вечерку» приносили? Я что-то не видел.
— Принесли вчера «Вечерку», на твоем столе лежала «Вечерка»!
— Ага. Значит, внимания не обратил…
На кольце автобуса, подбрасывавшего от метро в аэропорт, пришлось ожидать. И отправился автобус не сразу, так что, когда они оказались наконец в огромном зале ожидания, регистрация на их рейс заканчивалась.
— Праздник на носу… — не глядя на Сергея, сказала жена.
— Ничего себе — на носу! Больше чем полмесяца еще. И я же сказал: успею вернуться!
— Речь не о нашем, празднике — я про двадцать третье февраля. Ты там не особо празднуй-то!
— Ну вот! Последний, как говорится, инструктаж! Интересно, все жены так же своих мужиков напутствуют? Потолкуй с приятельницами, разузнай: вернусь — расскажешь! Хоть на пятом году супружества знать буду: у меня одного жена такая или и другим не легче!
— Многие семьи с командировок разных, с рыбалок да поездок на охоту разваливаться начинают. Где вино, где веселье, там и… женщины… Далеко за примерами ходить не надо: ты, когда от первой жены уходил да со мной женихался, не просыхал, помню…
— Хватит! Тебе не кажется, что пластинка несколько заезжена?
— Ничего, ничего, потерпи!
— Тише! Погоди… Посадку объявили!
Они спустились этажом ниже, влились в толпу отлетающих-провожающих, целующихся и обнимающихся на подступах к эскалатору.
— Никак все же не могу успокоиться: что забыл? чего не сделал?
— Рыбой я тебя редко кормлю! — засмеялась жена.
— Тебе все хаханьки! Никакого сочувствия! Рот до ушей — неловко даже: мужа провожает — всплакнуть хотя бы для приличия полагается, а она веселится! — Сергей извлек из кармана паспорт, билет, посадочный талон. — Самое смешное будет, когда я вернусь: вот увидишь — вернусь и сразу же вспомню, что забыл!
— Вот это непременно! Это уж — как пить дать! — засмеялась жена совсем откровенно и несколько раз быстро поцеловала его в одну и другую щеку.
— Смеется?! — Он удивленно поднял плечи, встал на ребристую ступеньку эскалатора и так, с поднятыми плечами и склоненной набок головой, полого поплыл вверх — на досмотр ручной клади и к выходу на летное поле.
ВИТОК СПИРАЛИ
(Девять сцен послесловия к драме)
1
Дом — небольшой, дачного, по внешнему виду, типа, но теплый, рубленный из толстого бруса, — стоял на кривой улочке недалеко от ее отворота с шоссе, отгороженный и от шоссе и от параллельной ему железной дороги стеной уже не юных, но еще не загрубевших, послевоенной посадки, сосен и елок. Деревья полностью скрадывали шум проезжавших автомобилей и частично — грохот электричек.
В передней комнате, обставленной — так же как спальня, веранда и кухня — подержанной городской мебелью пятидесятых годов, в кресле-качалке сидела Светлана Петровна, нестарая шестидесятилетняя пенсионерка, и вязала.
Из мерцающего окошка телевизора дикторша досказывала очередные домыслы метеоцентра относительно погоды на завтра: «…ожидается пасмурная, с прояснениями. Временами — дождь. В отдельных районах области возможны грозы. Температура воздуха: ночью — восемь-десять градусов тепла, днем — тринадцать-пятнадцать…»
Светлана Петровна оторвалась от вязания, сняла очки и, склонив набок голову, укоризненно посмотрела на дикторшу.
— Вечно у вас, милая, винегрет! И дождик, и солнышко, и гроза — всего понемногу… В старое время, бывало, глянет человек на закат, скажет: «Вёдро!» — или, наоборот: «Дождь!» — и непременно угадает — как скажет, так и будет. Потому что на небо смотрел! А теперь всё — с неба норовят, со спутников да ракет. Так-то, милая!
Дикторша, обидевшись, исчезла из окошка, и сразу же в нем возникли гудящие трибуны стадиона. Светлана Петровна выключила телевизор и, спохватившись:
— Чай-то мой, чай! Совсем меня склероз доконает… — просеменила на кухню; сняв с газа большой эмалированный чайник, залила кипяток — в заварной, накрыла заварку полотенцем и вернулась в качалку.
Дверь с веранды в кухню распахнулась, вошел муж Светланы Петровны — Корней Корнеевич.
— Ау! Это ты, отец?