— Девочке третий годик шел… А сам — без родителей, детдомовский.
— Тебе откуда известно?
— Интересовалась.
— Ну-ну! — Корней Корнеевич задумчиво посмотрел на жену. — Мне радоваться надо было — все же родное дитя на свободе осталось, а не радовалось. Осадок вот тут, — он постучал кулаком по груди, — нехороший лег… Когда судья приговор объявил, люди в зале зашикали, кто-то в задних рядах даже засвистел. Колька башку опустил и — на выход, а другого-то под стражу берут. И я тут сижу — головы не поднимаю, за Колькой не пошел… Налей ты мне, мамка, еще одну, последнюю!
Светлана Петровна возвратила бутылку на стол, сама налила мужу и остатки в буфет убирать не стала.
— Повторяю: никто его в такси не гнал! Не хотел больше возить своего босса — шел бы опять на автобус! Нет, подайте теперь ему «Волгу» в шашечках! Получил всякими правдами-неправдами шашечки! Так и там не сидит на месте — из одного парка в другой перелетает! — Корней Корнеевич наколол на вилку огурец. — Ты у меня — божья коровка: ничего не ведаешь!
— Ведаю небось.
— Ах ведаешь?! Тогда ответь мне: зачем он фамилию переменил, женину взял? Чем их фамилия лучше? Трофимовы, ха!.. Сына, говорит, в классе задразнили: чижик-пыжик, чижик-пыжик! Во-первых, мы не Чижиковы, мы — Чижовы! А чиж — птица положительная, уважаемая… Не в том здесь дело! Задразнить любого можно. Иванов: Иван-болван! Морозов: мороз — сопливый нос! Петухов: петух-лопух! Трофимов: Трофим… Трофим… Ай, да ну их к чертям собачьим! Еще раз за пташек! — Корней Корнеевич выпил и, забыв закусить, положил вилку.
— Снегиря-то, Корней, того, что на генерала похож, кому продал?
— Толстяка твоего? Про него — помню кому. Про остальных не помню, а про него запомнил: женщине с девочкой. Они первые подошли и сразу его выбрали, оттого и запомнил. Еще — лицо женщины знакомым мне показалось, где-то я его видел, хоть убей — не помню где, а видел.
— Склероз у тебя тоже.
— Может, и склероз — не тебе одной этакое счастье. Знакомое, понимаешь, лицо…
— Не ломай голову: если и вспомнится, так само собой.
Светлана Петровна убрала со стола, оставив лишь бутылку, мужнину стопку и вилку с непочатым огурцом. Вытерев насухо клеенку, посмотрела в окно, потом — на стоящий в нише буфета будильник.
— Июнь — он и есть июнь: на дворе — будто первые сумерки, а по часам — уже ночь. Пора спать, Корней!
— Иди, иди, ложись! Я сейчас: дом запру и тоже — на боковую.
Он накрыл бутылку пустой стопкой, опер голову на руку и долго еще сидел в одиночестве, отрешенно глядя куда-то в себя.
2
Лариса укладывала дочку спать.
— А рубашечку не снимай, не снимай! Я оставлю на ночь форточку открытой — замерзнуть можешь: на улице опять дождь.
— Значит, папа и сегодня не приедет? Ты обещала — а он позавчера не приехал. И вчера дождь был — папа тоже не приехал.
— Приедет, девочка. Не сегодня, так завтра — обязательно. Начальник, наверное, задержал нашего папу. Любят начальники командовать! А у папы знаешь сколько дела там… в командировке?!
— Сколько? Куча мала, да?
— О-о-громная куча мала! И все дела нужно непременно закончить, ни одного, самого маленького, не должно остаться!
— Он насовсем приедет, его туда больше не пошлют?
— Не пошлют, Катюша… Спи.