— Начальство наше не будет возражать против приема его?
— Начальство тогда еще ему обещало. И тебе я рассказываю не без задней мысли: чтоб в случае чего слово от себя молвил, того-этого, соответствующее. По крайней мере — не перечил бы.
— Да я — что?! Какой мне резон перечить? Раз обещали — надо выполнять. Тут, при всем при том, дело чести коллектива, получается…
— Правильно ориентируешься!.. Ну, ладно, пора мне кое-что доделать, а то завтра главный инженер без колес останется.
— Давай! Я, кстати, тоже с ним в совхоз еду… — Кобозов похлопал завгара по плечу и удалился.
Иван Михайлович наконец-то уселся за пишущую машинку, выровнял заложенные в нее листы, надел очки и начал тюкать — медленно, одним пальцем.
— Ди-рек-то-ру до-рож-но-стро-и-тель-но-го… так… Про-шу в по-ряд-ке ока-за-ния тех-ничес-кой по-мо-щи… так… — Он задумался, глядя на пустые стулья, потер переносицу и продолжил свой тяжкий труд: — Кар-дан-ный вал од-на шту-ка а-це-тон сто лит-ров…
4
В отдаленном углу дичающего городского сада на скамейке под разлапистым дубом сидел Федор Шкапин, нетерпеливо поглядывая вдоль засыпанной — не убранными с осени листьями — аллеи. На облупленных рейках скамьи лежали купленные им по дороге сюда гвоздики, пачка сигарет, коробок спичек. Теплый июньский вечер тянулся медленно и не угасая…
В просвете аллеи появилась Лариса, Федор подхватил гвоздики, заспешил навстречу.
— Добрый день, Лариса!
— Здравствуй, Федор.
Он отдал Ларисе цветы, взял ее под руку и повел к дубу.
— Я уж думал, ты не придешь. Полпачки искурил, пока ждал.
— Автобуса долго не было.
— Случается… Покуришь, или сразу пойдем — посидим в какой-нибудь мороженице?
— Прикури мне.
Федор раскурил две сигареты, одну передал ей. Глубоко затянувшись несколько раз подряд, Лариса торопливо, на одном дыхании, проговорила, глядя в землю:
— Послушай, Федор… Ни в какую с тобой мороженицу мы не пойдем, и никогда больше не пойдем, Федор, никогда! Мы сегодня в последний раз встречаемся, я только для того и согласилась прийти, чтобы сказать тебе это. Не звони, не мотай нервы… — Она сделала еще несколько затяжек и спросила уже спокойно: — Алексея видел?
— Мельком… мельком видел. Я из ворот выезжал на ЗИЛе… «рафик» на ремонте стоял — меня временно на ЗИЛ посадили… я — из ворот, а Алексей как раз по двору идет… Я не стал останавливаться, а когда из рейса вернулся, ребята рассказывали, что он в гараже часа два пробыл, обо мне расспрашивал… Заявление — к нам обратно — подал: автослесарем и на погрузчик заодно…
— Я знаю. Не звонил ты ему?
— Не собраться как-то. Чувствую: обязательно надо — хоть парой слов перекинуться, а заставить себя не могу.
— А он тебе?
— Он ведь не знает, что у меня теперь тоже телефон есть. Без него уже поставили.
— Без него… Так все ли ты понял, Федя, что я сказала и просила о чем?
Федор кивнул.
— Вот и славно. — Она отбросила сигарету. — Пойду я тогда.
— Погоди немного, погоди! Зачем же так сразу? Посиди, Лариса! Поговорим еще… напоследок. Может, легче мне будет свыкнуться…
…В сквере перед многоэтажным домом сидела на невысокой лавочке под кустом цветущей сирени помощница завгара Ивана Михайловича Прошина — Вероника. Она только что пришла сюда, чуть запыхалась, волосы ее и лежавший на коленях букет гвоздик слегка растрепались.
Вероника едва успела привести себя в порядок и перебрать цветы, как появился Алексей Бобриков, тоже с гвоздиками. Смеясь, они обменялись букетами, пожали друг другу руки.
— Привет, Вероника!
— Здравствуй… еще раз! Утром по телефону ты со мной и поздороваться позабыл.
— Спросонья.
— Долго спишь, ложиться надо раньше.
— Не получается.
Алексей повертел гвоздики в руках и вернул их Веронике — в общий букет.
— Раз, два, три… — начала она пересчитывать цветы, — …девять, десять… Четное число! Непорядок: это только для кладбища, а нам с тобой хоронить нечего пока.