Притчер резко вмешался:
— Был ли гипертрассер установлен на нашем корабле по вашему указанию, сударь?
Мул повернул холодный взгляд на него.
— Разумеется. Или вам кажется правдоподобным, что к нему может иметь доступ, помимо Союза Миров, еще какая-нибудь организация в Галактике?
— Он говорит…
— Он здесь, генерал. В косвенном цитировании нет необходимости. Так вы говорили на эту тему, Чаннис?
— Да. Но, сударь, видимо, я ошибался. Мое мнение было таково: гипертрассер установлен кем-то, находящимся на службе Второго Установления, и мы завлечены сюда для каких-то их замыслов, которым я и готовился противостоять. У меня, кроме того, возникло представление, что генерал уже более или менее находится в их руках.
— Вы изъясняетесь так, словно теперь думаете по-иному.
— Боюсь, что да. Иначе в дверях стояли бы не вы.
— Что ж, хорошо. Тогда обсудим все это, — Мул развернул верхний слой стеганой одежды с электроподогревом. — Вы не возражаете, если я тоже присяду? Так… мы здесь в безопасности и полностью свободны от любой угрозы вторжения. Ни один туземец с этой глыбы льда не пожелает приблизиться к данному месту. В этом я вас заверяю, — в подчеркнутом намеке Мула на присущую ему силу звучала жестокая откровенность.
Чаннис позволил себе выказать неудовольствие.
— Ради чего нужна такая скрытность? Можно подумать, что кто-то собирался подать чай и привести танцовщиц.
— Вряд ли… Так как там насчет вашей теории, молодой человек? Второе Установление выслеживает вас с помощью устройства, которое имеется только у меня, и… как, говорите, вы нашли это место?
— Теперь, сударь, с учетом известных нам фактов, мне кажется очевидным, что определенные указания были прямо помещены в мою голову…
— Теми же Вторыми Установителями?
— Больше некому, насколько я представляю.
— Значит, до вас не дошло, что если Второй Установитель мог заманить или принудить вас отправиться на Второе Установление для своих собственных целей — и, полагаю, вы представляли дело так, что он использовал методы, подобные моим, хотя, имейте в виду, я могу насаждать только эмоции, а не мысли — повторяю, до вас не дошло, что раз уж он мог это сделать, то в слежке за вами с помощью гипертрассера не было особой необходимости.
И Чаннис, резко приподняв голову во внезапном изумлении, натолкнулся взглядом на большие глаза своего суверена. Притчер хмыкнул и с видимым облегчением расправил плечи.
— Нет, — произнес Чаннис, — этого я не сообразил.
— А если бы они были вынуждены выслеживать вас, они не смогли бы направить вас к цели, а не будучи направляемыми извне, вы имели бы ничтожные шансы отыскать дорогу. Вам и это не приходило в голову?
— Да, не приходило.
— А почему? Или ваш уровень интеллекта упал так низко?
— Я могу ответить лишь встречным вопросом, сударь. Вы присоединяетесь к генералу Притчеру, обвиняя меня в предательстве?
— А если бы и так, что вы можете возразить?
— Только уже изложенное мною генералу. Если бы я был предателем и знал местонахождение Второго Установления, вы могли бы Обратить меня и узнать обо всем этом непосредственно. Если вы чувствовали необходимость следить за мной, значит, я не обладал этим знанием заранее и не был предателем. Так что я противопоставляю вашему парадоксу свой.
— И каков же ваш вывод?
— Что я не предатель.
— С чем я должен согласиться, ибо ваши аргументы неопровержимы.
— Тогда могу ли я спросить, зачем все-таки вы тайно следили за нами?
— Потому что все факты допускают еще одно, третье объяснение. И вы, и Притчер разъяснили, каждый со своей точки зрения, кое-какие вопросы, но не все. Я же, если вы уделите мне некоторое время, дам исчерпывающее объяснение. И очень быстро, так что скучать вам не придется. Сядьте, Притчер, и отдайте мне ваш бластер. Нам больше не грозит нападение. Ни с какой стороны, даже со стороны самого Второго Установления. Благодаря вам, Чаннис.
Комната была освещена на обычный россемский манер — нитью, накаленной током.
Единственная лампочка свисала с потолка, и в ее тусклом желтом сиянии присутствовавшие отбрасывали три расходящихся тени.
Мул сказал:
— Поскольку я чувствовал необходимость в слежке за Чаннисом, ясно, что я ожидал от этого каких-то результатов. Поскольку он направился ко Второму Установлению с исключительной решительностью и быстротой, мы логично можем предположить, что я ожидал именно такого оборота дел. Поскольку я не получил этих сведений прямо от него, что-то мне препятствовало. Таковы факты.
Чаннис, конечно, ответ знает. Знаю и я. А вы его видите, Притчер?
Притчер ответил с мрачным упрямством:
— Нет, сударь.
— Тогда я объясню. Только человек вполне определенного сорта может одновременно знать местоположение Второго Установления и препятствовать мне узнать то же. Боюсь, Чаннис, что вы сами и есть Второй Установитель.
Чаннис, опершись локтями о колени, подался вперед и в крайнем напряжении гневно выговорил:
— В чем ваши прямые доказательства? Логичные рассуждения сегодня уже дважды доказали свою ошибочность.
— Есть и прямое доказательство, Чаннис. Все достаточно просто. Я же говорил вам, что на моих людей кто-то воздействует. Делать это, очевидно, должен был некто а) Необращенный и б) весьма близкий к центру событий. Поле для поисков было обширным, но не безграничным. Вы слишком преуспевали, Чаннис. Люди слишком любили вас. Ваши дела шли слишком хорошо. Я был удивлен… А затем я призвал вас для руководства данной экспедицией, и это вас не отпугнуло. Я наблюдал за вашими эмоциями. Это вас не обеспокоило. Вы переборщили в смысле самоуверенности, Чаннис. Получив такое задание, любой, даже самый компетентный человек не может не колебаться.
Поскольку ваше сознание от колебаний все-таки воздержалось, оно было либо глупым, либо контролируемым. Обе возможности проверить было легко. Я поймал ваше сознание в миг расслабления, заполнил его горем и тут же убрал это ощущение. После чего вы разгневались с таким изощренным искусством, что я мог бы поклясться в естественности этой эмоции — не будь того, что произошло вначале. Ибо, когда я потянул за ниточку ваших эмоций, всего один ничтожный миг, до того, как вы овладели собой, ваше сознание мне сопротивлялось. Вот и все, что мне требовалось знать. Никто не может сопротивляться мне, даже в течение ничтожной доли секунды — не обладая контролем, подобным моему собственному.
Голос Чанниса прозвучал тихо и горько:
— Ну и что же? Что теперь?
— А теперь вы умрете — как Второй Установитель. Абсолютную необходимость этого, как я полагаю, вы осознаете.
И снова дуло бластера смотрело на Чанниса. Бластера, направляемого на этот раз не податливым сознанием Притчера, доступным для самого бесцеремонного манипулирования, а таким же зрелым, как его собственное, с такой же способностью сопротивления внешним силам, как его собственное, сознанием мутанта.
А время, отведенное Чаннису на исправление хода событий, было ничтожно малым.
Последовавшие затем события трудно описать обладателю нормального набора чувств, лишенному способности к эмоциональному контролю.
За промежуток времени, требовавшийся для того, чтобы палец Мула нажал на спусковой контакт, Чаннис осознал нечто очень существенное.
В текущий момент эмоциональное состояние Мула представляло собой твердую и отточенную решимость, даже в малой степени не затуманенную колебаниями. Если бы Чаннис впоследствии заинтересовался бы оцениванием количества времени от появления намерения выстрелить до выброса разрушительного потока энергии, он смог бы узнать, что предоставленная ему отсрочка составляла одну пятую секунды.
Времени оставалось в обрез.
За тот же крошечный промежуток времени Мул ощутил, что эмоциональный потенциал мозга Чанниса внезапно ринулся вперед — причем собственное сознание Мула не почувствовало какого-либо воздействия на себя, — и что одновременно на него откуда-то обрушился поток искренней, леденящей ненависти.