Ученик наугад подвигал проектор, с невозмутимым видом просматривая выкладки на крошечном встроенном экране. Он спросил:
— А почему именно данная проблема, Спикер? Она явно представляет не просто академический интерес.
— Благодарю, мой мальчик. Вы соображаете очень быстро, на что я как раз и надеялся. Да, проблема отнюдь не умозрительная. Примерно лет пятьдесят назад в галактическую историю вторгся Мул, став на десять лет самым значительным явлением Вселенной. Он не был учтен; не был рассчитан. Он серьезно исказил План; но это искажение само по себе не было фатальным. Однако мы вынуждены были активно выступить против Мула, чтобы остановить его до того, как искажение сделается фатальным. Мы раскрыли наше существование и, что бесконечно хуже, часть нашей силы.
Первое Установление узнало о нас, и их действия теперь руководствуются этим знанием. Вот, вглядитесь в поставленную задачу. Здесь. И вот здесь. Разумеется, вы никому не расскажете об этом.
Смысл этих слов не сразу дошел до Ученика. После паузы он испуганно сказал:
— Тогда Селдоновский План провалился!
— Еще нет. Но он может провалиться. Вероятность успеха, согласно последней оценке, все еще составляет двадцать один и четыре десятых процента.
9. Конспираторы
Для доктора Дарелла и Пеллеаса Антора вечера проходили в дружеском общении, дни — в приятном ничегонеделании. Все выглядело как обыкновенный визит. Доктор Дарелл представил всем молодого человека как своего кузена с другой планеты, и вспыхнувшее было любопытство оказалось поглощено обыденной жизнью.
Но как-то, среди бесед ни о чем, вдруг сами собой всплывали имена. Воцарялась спокойная задумчивость. Доктор Дарелл говорил «Нет» или «Да». На волне общественной связи передавалось непринужденное приглашение: «Не хотите ли вы познакомиться с моим кузеном?»
Приготовления Аркадии шли своим собственным чередом. Вообще говоря, ее действия менее всего можно было рассматривать как прямолинейные.
К примеру, в школе она побудила Олинтуса Луха подарить ей собранный самодельный звукоуловитель — пользуясь при этом методами, не оставляющими сомнения в том, что в будущем ей действительно предстоит сделаться грозой всех мужчин. Не вдаваясь в подробности, поясним, что она проявила огромный интерес к широко известному хобби Олинтуса — у того была домашняя радиомастерская — умело сочетая данный интерес с имитацией преувеличенно внимательного отношения к полнощекой физиономии Олинтуса. В результате несчастный юноша обнаружил, что:
1) подробно и воодушевленно углубляется в изложение принципов работы гиперволнового двигателя;
2) все более одурманивается направленным на него нежным взором больших, внимательных глаз;
3) вручает в жаждущие руки Аркадии свое величайшее творение, а именно вышеупомянутый звукоуловитель.
Постепенно уменьшая ежедневные порции внимания, Аркадия тем не менее занималась Олинтусом еще достаточно долго, чтобы рассеять подозрение, будто причиной вспыхнувшей дружбы послужил именно звукоуловитель. Прошли месяцы, прежде чем Олинтус позволил себе, наконец, забыть об этом коротком периоде своей жизни, но в уголках его сознания нет-нет, да вспыхивали мимолетные трепетные воспоминания.
Через неделю, вечером, когда пятеро мужчин, кстати, не курящих, расселись в гостиной Дарелла за ужином, стол Аркадии на верхнем этаже уже украшало это совершенное неузнаваемое детище изобретательного Олинтуса.
Итак, пятеро. Естественно, доктор Дарелл — седеющий, тщательно одетый, выглядящий несколько старше своих сорока двух лет. Пеллеас Антор — серьезный, с настороженным взглядом, с виду очень молодой и неуверенный в себе. И трое новых гостей: телеобозреватель Джоль Турбор, массивный, толстогубый; доктор Элветт Семик, почетный профессор физики в университете, морщинистый, костлявый, в мешковатом костюме; библиотекарь Хомир Мунн, долговязый и смущенный.
Доктор Дарелл начал просто, обычным, повседневным тоном:
— Эта встреча, господа, устроена не для простого общения. Вы, вероятно, догадались об этом.
Поскольку вы были избраны обдуманно, по прошлой вашей деятельности, вы могли бы догадаться и о связанной с этим вечером опасности. Я не стану ее преуменьшать, но отмечу, что мы в любом случае люди приговоренные. Заметьте, что всех вас пригласили открыто. Никого не просили явиться незамеченным. Окна не отрегулированы на непроницаемость. Комната не заэкранирована. Чтобы погибнуть, нам надо только привлечь внимание врага; а лучший способ сделать это — развести тут ложную, подчеркнутую секретность.
(«Ха» — подумала Аркадия, склонившись над ящичком. Звучание исходивших из него голосов было, сказать по правде, резковатым.)
— Понимаете ли вы все это?
Элветт Семик скривил нижнюю губу, показав зубы в сморщенной гримасе, сопровождавшей каждое его высказывание.
— Да будет вам. Расскажите лучше о молодом человеке.
Доктор Дарелл сказал:
— Его зовут Пеллеас Антор. Он был учеником моего старого коллеги Клейзе, скончавшегося в прошлом году. Незадолго перед смертью Клейзе прислал мне записи его мозговых волн до пятого уровня, которые я сравнил с записями, снятыми с сидящего перед вами человека. Вы, конечно, знаете, что образы мозговых волн невозможно воспроизвести даже опытному психологу. Если же вы этого не знаете, то вам придется поверить мне на слово.
Турбор заметил, надув губы:
— Мы могли бы, пожалуй, приступить к чему-то существенному. Мы верим вам на слово, тем более что со смертью Клейзе вы сделались величайшим электронейрологом в Галактике. По крайней мере так я представлял вас в своем телеобозрении, и я вполне в это верю. Сколько вам лет, Антор?
— Двадцать девять, господин Турбор.
— Н-да. И вы тоже электронейролог? И тоже великий?
— Я лишь изучаю эту науку. Но я работаю усердно, да еще имею то преимущество, что учился у Клейзе.
Вмешался Мунн. Волнуясь, он начинал слегка заикаться.
— Я… я бы хотел, чтобы вы на… начали. Я думаю, что все с… слишком много говорят.
Глянув в сторону Мунна, доктор Дарелл приподнял бровь.
— Вы правы, Хомир. Вам слово, Пеллеас.
— Пока нет, — медленно произнес Пеллеас Антор, — поскольку прежде, чем мы могли бы приступить к делу, хотя я и уважаю нетерпение господина Мунна, я должен затребовать данные по волнам мозга.
Дарелл нахмурился.
— В чем дело, Антор? О каких данных вы говорите?
— Образы волн всех вас. Вы снимали мои, доктор Дарелл. Я должен снять ваши и всех остальных. И я должен провести измерения самостоятельно.
Турбор заметил:
— У него нет причин доверять нам, Дарелл. Молодой человек имеет на это право.
— Благодарю вас, — сказал Антор. — Если вы проводите нас в лабораторию, доктор Дарелл, мы приступим. Этим утром я позволил себе проверить вашу аппаратуру.
Наука электроэнцефалографии была одновременно и новой, и старой. Старой в том смысле, что знание о микротоках, генерируемых нервными клетками живых существ, относилось к той огромной категории человеческих знаний, истоки которых терялись на заре человеческой истории…
И все же одновременно электроэнцефалография была новой наукой. Факт существования микротоков мало кого волновал на протяжении десятков тысяч лет Галактической Империи — подобно прочим любопытным и затейливым, но совершенно бесполезным областям человеческого знания.
Кое-кто пытался построить классификацию волн, соответствующих бодрствованию и сну, спокойствию и возбуждению, здоровью и болезни — но даже широчайшие из концепций содержали бесчисленные исключения, которые безнадежно портили общую картину.
Иные пробовали доказать существование групп мозговых волн, по аналогии с хорошо известными группами крови, и продемонстрировать, что определяющим фактором служит внешняя среда. Некоторые расисты утверждали, будто человечество на этом основании можно разделить на подвиды. Но подобный образ мыслей не мог иметь успеха на фоне всеохватного экуменического порыва, создавшего Галактическую Империю — политическое единство двадцати миллионов планетных систем, включавших все человечество от центрального мира Трантора до самого заброшенного астероида на периферии — ныне не более чем воспоминание о великом, пышном, невероятном прошлом, Более того, в обществе, обратившемся, подобно Первой Империи, к физическим наукам и неодушевленным технологиям, существовало неясное, но могучее социальное сопротивление исследованиям мозга. Они были менее престижны, поскольку не приносили немедленной пользы; и соответственно они хуже финансировались.