Когда выходили знатные женщины, часть свиты кесаря уже смешалась с людской массой, которая волновалась и раскачивалась в такт распевного крика. Только вокруг святой особы базилевса было пусто. Он сидел на коне с лицом, потемневшим от терзаний. На нём был шитый золотом пурпурный плащ и пурпурные башмаки, украшенные двуглавыми орлами.
Итак, я был свидетелем исполнения многовековой мечты: объединения восточной и западной церквей, смирения правоверной ортодоксальной церкви перед Папой и её отступления от первичного, не расширенного символа веры. Долгое время откладываемая уния, наконец, приняла силу закона, так как кардинал Исидор зачитал её в соборе Мудрости Божьей. Четырнадцать лет назад во Флорентийском соборе эту грамоту зачитал по-гречески митрополит Бессарион, крупный человек с круглой головой. Как и Исидор, он был посвящён в кардиналы Папой Евгением IV в награду за заслуги в нелёгком деле объединения церквей.
А значит, с того дня прошло уже 14 лет. Тогда я продал свои книги, одежду, роздал деньги бедным и отправился во Флоренцию. Через пять лет я стал крестоносцем. Крики толпы напомнили мне горную дорогу до Асыжа и сражение под Варной.
Когда крики стихли, я поднял голову и увидел, как Лукаш Нотарас въехал на возвышение перед пожелтевшей мраморной колоннадой. Жестом он призвал всех к тишине, и пронизывающий декабрьский ветер понёс его крик:
– Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара! – Так когда-то кричали евреи: «Освободите нам Барабаша!».
Толпа рыцарей и архонтов вызывающе сплотилась вокруг Лукаша Нотараса, демонстрируя, что они его поддерживают и открыто осмеливаются противостоять кесарю. Наконец, народ расступился, и кесарь смог отъехать со своей поредевшей свитой. Процессия женщин всё ещё выплывала через ворота собора, но на открытой площади собора сразу же рассыпалась и растворялась в неспокойной толпе.
Мне было интересно, как толпа встретит кардинала Исидора, ведь этот муж приложил немало сил и стараний ради признания унии, хотя сам он грек. Может, поэтому он так и не появился. Звание кардинала не прибавило ему полноты. Это всё такой же худой маленький человечек с глазами, словно горошины перца. Он кажется ещё более худым с тех пор, как сбрил бороду на латинский манер.
«Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара!» Слова эти князь Нотарас, наверно, выкрикнул из глубины сердца от любви к своему городу, к своей вере и от ненависти к латинянам.
Но сколь бы искренним не было чувство, придававшее страстности его словам, я не могу считать их ничем иным, кроме как хладнокровным первым ходом в политической игре. Перед возмущённым народом он открыто заявил о своей оппозиции, чтобы сорвать аплодисменты большинства. Ведь в глубине души ни один грек не поддерживает эту унию, даже сам кесарь. Он лишь вынужден смириться и скрепить её своей печатью, чтобы таким путём добиться договора о дружбе и взаимопомощи, который в нужное время обеспечит Константинополю поддержку военного флота Папы
Уже вооружается флот Папы в Венеции. Кардинал Исидор уверяет, что флот выйдет на помощь Константинополю, как только весть об оглашении унии достигнет Рима. Но сегодня вслед кесарю Константину народ кричал: «Вероотступник! Вероотступник!» Самое ужасное, самое опустошительное, самое разрушительное слово, которое можно выкрикнуть человеку. Это цена, которую он должен заплатить за десяток военных кораблей. Если только корабли эти вообще когда-нибудь придут.
Кардинал Исидор уже привёз с собой немного лучников, которых завербовал на Крите и на других островах. Ворота города наглухо закрыты, Турки опустошили всю округу и перекрыли Босфор. Их опорный пункт – крепость, которую султан приказал воздвигнуть этим летом возле самого узкого места Босфора. Она была построена за несколько месяцев на стороне Пера на христианском берегу. Ещё весной там стоял храм архангела Михаила. Теперь каменные колонны храма служат подпорками толстых, в тридцать стоп, стен турецких башен и пушки султана стерегут теснину.
Обо всём этом думал я, когда стоял у огромных бронзовых ворот собора Мудрости Божьей. Именно тогда я увидел её. Ей удалось вырваться из толпы и вернуться в собор. Она часто дышала, и вуаль её была разорвана в клочья. В Константинополе знатные гречанки имеют обычай закрывать лицо перед незнакомыми людьми и живут обособленно в своих домах под опекой евнухов. Когда они едут на коне или носилках, то впереди бегут слуги с распростёртыми полотнищами, чтобы уберечь их от взглядов прохожих. Их кожа бела и прозрачна.