– Гиовани Джустиниани,– умолял я его. – Мой отец был греком. В моих жилах течёт кровь этого города. Если я опять попаду в руки турок, султана Мехмед прикажет посадить меня на кол. Почему же мне не продать свою жизнь подороже?
Но он мне не верил. Наконец, я вынужден был прибегнуть к последнему средству: понизив голос, огляделся по сторонам и сказал:
– Убегая от султана, я прихватил мешочек с драгоценностями. Разрешения, конечно, не спрашивал. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу попасть к нему в руки?
Он был генуэзцем и клюнул на наживку. В его глазах появился зеленоватый блеск. Он тоже огляделся и шепнул мне на ухо:
– Может, я больше поверю тебе и даже стану доверять, если ты покажешь мне эти драгоценности.
– Дом, который я снимаю, лежит на дороге в порт. Ты ведь ещё живёшь на корабле?
Он взгромоздился на боевого коня. Двое слуг с факелами шли впереди нас, освещая дорогу. Личная охрана маршировала за нами, звеня доспехами. Я шёл рядом с ним, с почтением держась за стремя.
* * *
Солдаты забарабанили в дверь, и мой перепуганный слуга Мануэль отворил их. Джустиниани ударился головой об льва над дверями и громко выругался. Лампа задрожала в руке Мануэля.
– Подай телятину с огурцами, вино и большие кубки,– приказал я.
Джустиниани громко хохотнул и приказал солдатам ждать на улице. Ступени лестницы затрещали под его ногами. Я высек огонь и зажёг все свечи. Потом вынул из тайника маленький карманный мешочек. Его содержимое я высыпал на стол. Рубины, смарагды и бриллианты полыхнули в сиянии свечей красными, зелёными и белыми огнями.
– Пресвятая Дева!– прошептал Джустиниани, взглянул на меня и неуверенно протянул к драгоценностям огромную руку, не решаясь, однако, к ним прикоснуться.
– Возьми себе тот камень, который тебе нравится,– сказал я. – И пусть это тебя ни к чему не обязывает. Просто в знак дружбы. Поверь, я не стремлюсь купить ни твою симпатию, ни твоё доверие.
В первое мгновение он не поверил. Но потом выбрал рубин цвета голубиной крови. Не самый большой, но самый совершенный: видимо, не впервые ему пришлось иметь дело с драгоценными камнями.
– Ты поступаешь как князь.
Он любовался рубином, держа его между кончиками пальцев. По его голосу было видно: он не знает, что и думать обо мне.
Я промолчал. Он снова принялся пытливо разглядывать меня своими блестящими выпуклыми глазами, потом опустил их и провёл ладонью по вытертым кожаным штанам.
– Это моя профессия: уметь оценивать людей, чтобы отделить плевелы и сберечь чистое зерно. Мне кажется, ты не злодей. Я чувствую, тебе можно доверять. И рубин не единственная тому причина. Впрочем, это чувство может оказаться роковым заблуждением.
– Выпьем вина,– предложил я. Вошёл Мануэль и принёс мясо, деревянную кадушку с огурцами, вино и самый большой кубок. Джустиниани выпил, потом снова поднял кубок и провозгласил:
– Пусть тебе сопутствует удача, князь!
– Издеваешься надо мной?– спросил я.
– Нисколько,– ответил он. – Я всегда знаю что говорю. Даже когда пьян. Простой человек, вроде меня, может потрудиться ради короны, чтобы украсить ею свою голову. Но от этого он не станет князем. И в то же время, есть люди, которые в сердце своём носят корону. Твой лоб, твой взгляд, твой поступок говорят о том, кто ты есть.
– А на всякий случай у тебя есть корабли,– добавил я.
– Справедливо,– признался он без тени стыда. – На всякий случай у меня есть корабли. Последняя карта на самый крайний случай. Но не бойся. Если Гиовани Джустиниани решил драться, то уж дерётся. Как подсказывает ему честь и разум. До последней возможности. Но не больше. Нет, не больше. Жизнь – это высокая ставка,– продолжал он. – Для человека нет ставки выше. Даже самые прочные доспехи не уберегут от свинцовой пули. Копьё всегда может скользнуть под панцирь. Поднимая меч для удара, невольно открываешь подмышку. Стрела может проникнуть в щель забрала. Доспехи не спасут от огня и растопленного свинца. Я знаю, на что иду. Это моя профессия. У меня своя честь: сражаться до последней возможности. Но только до неё. Не больше.
Я налил ему ещё вина.
– Джустиниани, сколько ты хочешь за то, чтобы затопить свои корабли?– спросил я его, будто речь шла о совсем обычном деле.
Он вздрогнул и перекрестился по-латински.
– Что ты плетёшь? Я этого не сделаю.
– Эти камни…– продолжал я, сгребая сверкавшие драгоценности в кучку на столе, – За них ты мог бы построить десять новых кораблей в Генуе.
– Возможно,– согласился он, с жадностью глядя на сияние рубинов, белоголубое мерцание бриллиантов между моими пальцами. – Возможно, если бы я имел их в Генуе. Нет, Джоан Анжел, мы не в Генуе. Если я затоплю корабли, эти камни, может так случиться, вообще для меня ничего не будут стоить. Даже если ты предложишь мне сумму в десять, в сто раз большую, чем стоят мои корабли, я не затоплю их и тогда.