Двери за ней затворились. Теперь я знал: её мать – сербская княжна, племянница последнего деспота. Значит, Анна – кузина вдовы султана. У неё двое младших братьев. Отец - мегадукс, великий князь. Её воспитывали как будущую жену кесаря, но Константин разорвал договор. Почему, почему я должен был встретить именно её?
Анна Нотарас. Страшная шутка бога привела меня сюда. В душе моей разверзлась пропасть.
Мой отец покинул этот город и уехал туда, где его ждала встреча с ангелами. Но его сын вернулся. Уже взрослым мужчиной. Сорокалетним. Не ослеплённым.
Почему я так удивлён? Ведь я знал всё с той первой минуты, когда увидел её. Я лишь запрещал себе думать об этом. Теперь игра окончена. Теперь пусть всё будет серьёзно.
1 февраля 1453.
После многих бессонных ночей я пошёл на форум Константина Великого. Мраморные плиты площади были вдребезги разбиты колёсами телег. Дома разрушались. Серые деревянные лачуги как ласточкины гнёзда лепились к пожелтевшим мраморным стенам.
По истёртым крутым ступеням я поднялся на вершину колонны. От бессонницы и недоеданий я так ослабел, что мне не хватало дыхания. Голова у меня кружилась. По пути я несколько раз останавливался и отдыхал. Полуразрушенные ступени были небезопасны. Потом я стоял на вершине и раскинувшийся на холмах Константинополь был моих ног.
Когда-то эта колонна служила постаментом памятника кесарю на коне. Памятник сверкал на солнце как золотой маяк и был виден на большом удалении с Мраморного моря. Его блеск достигал берегов Азии, а меч кесаря указывал на Восток.
Четверть тысячелетия назад латинские крестоносцы после взятия города сбросили памятник. Их господство продолжалось столько, сколько живёт один человек. Краткий миг в тысячелетней истории моего города.
Потом колонну использовали для казней. С этой головокружительной высоты на плиты рынка сбрасывали предателей. Наконец, набожный монах избрал колонну себе для проживания и не покинул её, пока его высушенное солнцем и ветром тело не спустили вниз на верёвках. С этой высоты он грозил гневом господним и являл собственные откровения людской толпе, собиравшейся обычно на площади поглазеть на него. Его хриплый голос, его проклятия и благословения тонули в шуме ветра. Но в жизни одного поколения и он был достопримечательностью моего города.
Теперь уже нет ничего на вершине колонны. Совершенно ничего. Между её камней появились щели. Время мира близится к концу. Вдруг камень покатился из-под моей ноги и исчез за краем колонны. Прошло довольно много времени, прежде чем я услышал глухой звук от его падения. Площадь подо мной была пуста.
Мой город дожил до своего вечера. Исчез жар порфира и блеск золота. Исчезла святость. Стихли песнопения ангельских хоров. Остались только похоть тел и разложение душ. Грубость, равнодушие, жадность в торговле, интриги в политике. Мой город стал умирающим телом, которое уже покинула душа. Она улетела в душные кельи монастырей. Она спряталась среди пожелтевших рукописей библиотек, где седовласые старцы перелистывают страницы.
Чёрная вуаль ночи укрыла мой город. Тень её простёрлась к Западу.
– Воспламенись, мой город!– вырвался крик из глубин моей души. – Воспламенись и запылай ещё раз! Последний раз! Воспламенись у ворот ночи и зажги огонь твоей святости! Тысяча лет превратила в камень твою душу. Но выдави душу из камня в последний раз! Выжми из камня последние капли твоего святого елея! Надень на чело терновый венец Христа! Последний раз обрядись в пурпур, чтобы быть достойным себя самого!
Далеко под моими стопами в узком портовом заливе неподвижно застыли корабли. Неспокойные волны Мраморного моря догоняли друг-друга. Стаи птиц с громкими криками кружились над рыбацкими сетями, развешанными на берегу. У моих ног возносились зелёные купола церквей. Вокруг них от края и до края горизонта раскинулась серая масса домов. И стены, неодолимые стены со своими башнями как натянутый лук от горизонта до горизонта обнимали мой город в своих защитных объятиях.
Нет, я не бросился с колонны на мраморные плиты площади. Я всего лишь слабый человек, смирившийся с цепями невольника, цепями обстоятельств.
Разве может невольник что-либо иметь? И я не хочу иметь ничего. Мои знания ограничены, мои слова недостаточны, и лишь моя неуверенность – это то, в чём я действительно уверен. Поэтому я не колебался:
– Прощай, Анна Нотарас,– сказал я своему сердцу. Прощай, моя любимая! Ты не знаешь кто я. И не узнаешь никогда. Пусть отец твой станет пашой в Константинополе и вассалом султана, если таков его выбор. Мне это безразлично. Константин не пожелал тебя. Но, может, султан Мехмед вознаградит дочь своего вассала за унижение и возьмёт к себе в постель, чтобы сильнее привязать к себе твоего отца. У него много жён. Среди них найдётся место и для гречанки.
Наконец, я снова обрёл душевный покой, хотя путь к нему лежал через бессонные ночи, через непреодолимое искушение. Наедине с богом моя душа отогрелась и даже горечь моя растаяла. Сердце моё успокоилось, колени подогнулись подо мной, я опустился на холодные камни, склонил голову и закрыл глаза.
– Прощай, моя любимая, коль суждено мне никогда больше не видеть тебя. Ты сестра мне по крови. Ты единственная звезда моей души. Благодарю тебя за то, что ты есть. Благословляю твои земные глаза. Благословляю твоё земное тело. Всё в тебе благословляю.
С закрытыми глазами я смотрел на звезду внутри себя. Границы времени и пространства исчезли. Пульс мой замедлился. Члены мои охладели. Но бог это не холод.
Звезда во мне разорвалась в пылающую бесконечность. Горячая волна экстаза затопила меня волнами дрожи. Но бог это не тепло.
Я слился с ослепительным светом, стал сиянием сияния, светом света. Но бог это не свет.
И наступила тьма. Темнее, чем земная темнота. Тише, чем тишина. Милосерднее, чем смерть. Но бог это не тьма.
И не было уже ни холода, ни света, ни тьмы. Было то, чего не было никогда: Бог был во мне. Я был в боге. Бог БЫЛ.
Я держал в руке камень. Когда пальцы разжались, он упал на землю между моих коленей. Камень ударил о камень, и я очнулся. Только то мгновение, пока камень падал, длилась безвременность моего экстаза. Когда человек познаёт бога, нет различия между мгновением и вечностью. Бог не подвластен времени.
Может, я стал другим. Может, я излучал чудесную силу и в эту минуту мог бы исцелять людей и воскрешать умерших. Но мне не надо было доказывать самому себе свою силу. Убеждать самого себя – значит сомневаться. Сомнения и неуверенность это черты человеческие. Я не сомневался. Я был равен ангелам. Из этой свободы я возвратился к цепям времени и пространства. Но моя неволя уже не была мне в тягость, а была даром.
2 февраля 1453.
Проспав до самого вечера, я вышел, чтобы поискать Гиовани Джустиниани. Его не было на корабле и в Блахернах. Наконец, я нашёл его в арсенале возле литейных печей. Он стоял, опершись о двуручный меч. Широкий в плечах, хорошо сложенный человек с большим животом, на голову выше всех окружающих, даже выше меня. Он давал указания мастерам и литейщикам кесаря, и голос его гудел, будто доносился из бочки.
Кесарь Константин уже назначил его Протостратором – главнокомандующим обороной города. У него было отличное настроение: ведь кесарь обещал ему титул князя и остров Лемнос в наследственную вассальную зависимость, если ему удастся отразить нападение турок. Он уверен в себе и дело своё знает. Это видно по его указаниям и задаваемым вопросам. Так, он хотел узнать, сколько и каких орудий сможет произвести арсенал, если будет работать днём и ночью вплоть до прихода турок.
– Протостратор,– обратился я к нему. – Возьми меня к себе на службу. Я убежал от турок. Умею владеть мечом и стрелять из лука.
У него был твёрдый безжалостный взгляд, хотя лицо его улыбалось, когда он изучающе разглядывал меня.
– Ты не простой солдат,– наконец произнёс он.
– Нет, я не простой солдат.
– У тебя тосканский акцент,– подозрительно отметил он. Я обращался к нему по-итальянски, чтобы он мне доверял.