– И это обнадеживает, потому что…
– Как правило, профессионалы крови не жаждут.
– А чего жаждут?
– По нашему предположению, они ждут, пока вы дозреете, чтобы потребовать еще денег.
Дозрею. Похоже, замысел осуществляется. Я дозреваю.
Вскоре после провала операции с выкупом позвонил тесть. В голосе слышалось разочарование. Не хочу осуждать Эдгара – в конце концов, именно он дал деньги и намекнул, что готов дать еще. Разочарован он был прежде всего мной, тем, что вопреки его совету я обратился в полицию.
В этом он, конечно, был прав. Это я во всем виноват.
Часто приходил Ленни. Он избегал моего взгляда, потому что винил себя за совет выложить все полиции.
Я пытался принять участие в расследовании, но полиция не поощряла моих усилий. Только в кино власти делятся информацией с жертвой. Естественно, я заваливал Ригана и Тикнера вопросами. Они не отвечали. Они никогда не обсуждали со мной подробностей. К моим расспросам относились едва ли не с презрением. Допустим, мне хотелось побольше узнать о том, как обнаружили тело жены, почему ее нашли нагой. Они отмалчивались.
Судя по выражению их лиц, Риган и Тикнер постоянно переходили от чувства вины за то, что все так плохо кончилось, к подозрению, что, возможно, именно я, несчастный муж и отец, стою за этим делом. Им хотелось побольше разузнать о моем непрочном браке с Моникой. И о пропавшем револьвере. В общем, все, как говорил Ленни. Чем дальше, тем больше власти сосредотачивались на единственном имеющемся в их распоряжении подозреваемом.
Вашем покорном слуге.
По прошествии недели присутствие полиции и ФБР ощущалось меньше: Тикнер и Риган появлялись уже не каждый день, а придя, часто посматривали на часы или, извинившись, звонили по другим делам. Понять их было нетрудно. Никаких новых следов у них не было. Жизнь входила в свою колею. И что-то во мне даже радовалось этому.
Но на девятый день все изменилось.
В тот вечер я был один. Я люблю родных и друзей, но иногда мне нужно побыть наедине с собой. Все ушли до ужина. Я заказал еду в ближайшем ресторане и, получив оную, согласно маминой инструкции поел, чтобы набраться сил. Потом отправился спать.
Я посмотрел на будильник, стоявший на тумбочке у изголовья кровати. Потому и запомнил время – двадцать два часа восемнадцать минут. Рассеянно посмотрел в окно и едва не пропустил нечто необычное – во всяком случае, сознание его не отметило, но взгляд зафиксировал. Я пригляделся повнимательнее.
На дорожке, застыв, как статуя, не сводя глаз с моего дома, стояла женщина. (То есть мне показалось, будто она не сводит глаз. Утверждать с уверенностью не возьмусь.) Насколько я понял, у нее были длинные волосы.
Я колебался, не зная, что предпринять. О моем деле до сих пор говорили в новостных передачах. Репортеры болтались около дома круглыми сутками. Я оглядел улицу. Ни машин, ни телевизионных фургонов. Она пришла пешком. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Я живу в пригороде. Люди здесь всегда гуляют, кто с собакой, кто с супругой или супругом, иногда и то и другое. Одинокая женщина – тоже не сенсация.
Только вот зачем она здесь остановилась?
«Любопытство явно нездоровое», – решил я.
Женщина показалась мне высокой. По спине пробежал неприятный холодок. Я схватил рубаху и натянул прямо на пижаму. Затем – тренировочные брюки. Снова глянул в окно. Женщина, похоже, напряглась.
Она заметила меня.
Не успел я моргнуть, как она поспешно зашагала прочь. Я почувствовал стеснение в груди. Попробовал открыть окно. Заело. Я дернул за ручку. Рама подалась, и я выглянул в образовавшуюся щель.
– Стойте!
Женщина ускорила шаг.
– Подождите же!
Она перешла на бег. Я отпрянул от окна. Где шлепанцы, я понятия не имел, а туфли надевать не было времени. Я выбежал из дома. Трава щекотала подошвы. Я помчался в направлении, куда она ушла. Но тщетно – я потерял ее.
Вернувшись домой, я позвонил Ригану и рассказал ему о случившемся. Звучал мой рассказ довольно глупо, я сам это почувствовал. Перед домом стоит женщина. Великое дело! На Ригана это тоже не произвело впечатления. Решив в конце концов, что все это ерунда, просто какая-то любопытная соседка, я залез под одеяло, выключил телевизор и закрыл глаза.
Но ночь еще не окончилась.
В четыре утра зазвонил телефон. Пребывал я в состоянии, которое квалифицирую как сон. Но вообще-то по-настоящему я теперь не сплю – так, дремлю. Ночи и дни тянутся, как резина. Одно отделено от другого тончайшим занавесом. Ночью удается отдохнуть телу, но мозг неутомимо работает.