Николай снова улегся на свою койку и прикрыл ладонью глаза. Он думал о том, сколько он пробыл в полудреме и сколько уже отсутствовал Варяг. Конечно путь не близкий в современных условиях. И Яхонтов еще, скорее всего на пути к луноходу. Но очень хотелось, чтобы он поскорее вернулся. С другой стороны, чем скорее он вернется, тем меньше ему жить… Вот ведь дилемма…
* * *
Спал он на удивление спокойным и крепким сном. Сны оставили его, дав насладиться тишиной, одиночеством и пустотой. Да и что еще ему могло присниться? Он понял главное. Он понял, почему он шел по кромке реки со свежим льдом от того места, где согревался у костра, обтирался пеплом и прогонял волков, привлеченных убитым оленем. Он понял, что все это значило. Понял, почему в небо рвался самолет и он, задрав голову, смотрел на него и улыбался. Ему стало легче от этого. И испытав это самое облегчение, он спал спокойным сном без сновидений и тревог. Но, только проснувшись, он на какое-то мгновение почувствовал, что беспокойство возвращается к нему, однако, поняв, что Варяг здесь, с ними, Васнецов окончательно успокоился.
Яхонтов ковырялся в каком-то черном предмете, из которого лилась музыка. Пел Луи Армстронг свою трогательную песню о прекрасном мире. Николай вспомнил что это. Это магнитофон. Вспомнилась Лера, которая чинила их и торговала ими в Вавилоне…
– Я тебя разбудил? – Тихо спросил Варяг обернувшись.
В дальнем углу безмятежно сопел спящий Вячеслав. Он был еще слаб от ранения и спал много и часто.
– Да нет. Я сам. Как съездил?
– Ты знаешь, как ни странно спокойно и без приключений. Я же говорил, что одному мне будет легче.
– Ты взял, что я просил?
– Да. Вон, рядом с тобой лежит.
Николай взглянул на дневник и плюшевого медведя.
– Бомбу забрал?
– Ну конечно, – усмехнулся Яхонтов. – За каким чертом я тогда туда вообще перся?
– И где она?
– В самолете уже. Все в принципе готово. На рассвете полечу. Сейчас вьюга стихает. Как раз погода в пору будет. – Он уселся на свою койку и сделал звук магнитофона чуть тише. – Я вот подумал, на что потратить последние часы своей жизни? – Варяг невесело улыбнулся. – На сон их тратить глупо перед смертью. Вот попросил у Рэймена магнитофон. Решил музыку послушать. Как у нас говорят – помирать так с музыкой. Морган так и не понял смысла этой русской поговорки, – Яхонтов негромко засмеялся. – Но магнитофон дал. Это Тиббетса магнитофон.
Николай тяжело вздохнул. Он посмотрел на Яхонтова. Тот прислонился спиной к стене, сидя на своей койке и смотрел в потолок улыбаясь. Когда Луи Армстронг перестал петь, заиграла другая музыка. Варяг взглянул на коробку от диска. На этикетке ровным почерком от руки был написан список композиций, хранящихся на диске.
– Бетховен. Седьмая симфония. Алегретто. – Тихо произнес Яхонтов. – Красиво.
– Красиво, – задумчиво повторил Николай, вслушиваясь в мелодию. Странно было как-то все это для слуха. Не хруст снега или треск горящих в печке дров. Не завывания вьюги и автоматная стрельба. Просто музыка. И странно было сознавать, что создана она человеком. Им написана. Им исполнена. Им записана на этот диск. В мелодии было столько гармонии, смысла и законченности, что казалось, она создана, как и все, к чему не притрагивалась рука человека, некой высшей силой. Но это не так. Даже если эта сила просто вела волей композитора, то это уже значит, что в человеке есть то, ради чего ему стоит дать этот самый шанс. Но только жизнь Варяга, чрезмерно дорогая цена… Впрочем разве можно оценивать жизни людей? Ведь отданы были во имя спасения людей жизни многих. И не только Андрей, Юра и Илья, если конечно он… Отчего же Варяг решил пойти на такой отчаянный поступок? Отчего он смиренно приготовился к смерти и улыбается сейчас, предвкушая ее. Его ведь не глушили души миллионов испепеленных существ, как это было с Тиббетсом или Людоедом… Хотя не особо что-то было заметно, чтобы Илья как-то сокрушался по этому поводу…
– Реквием… – мрачно вдруг произнес Варяг, когда заиграла следующая композиция. – Моцарт… Реквием… Как в тему… Только не по человечеству бы этому реквиему звучать. Знаешь, Коля, о чем я подумал…
– О чем?
– О шедеврах. О музыке. О произведениях искусства. О том наследии, которое лучшая половина человеческого естества творило и накапливало веками для грядущих поколений. Пройдут еще годы, и уже не останется никаких магнитофонов, МП3-плееров. Дисков, кассет, пластинок, нотных тетрадей, картин, книг. Все это не вечно, но если раньше люди множили и распространяли в своем обществе все это, то теперь такой возможности нет. И все. Все пропадет. Бесценное наследие былого исчезнет. Лучшее, что было в людях, пропадет. Останутся лишь обыденные вещи. Мысли о жрачке, случке, спячке. И убийства ради достижения этих трех вещей… Вот мне за это обидно больше чем за вымирание людей. За Бетховена обидно. За Моцарта. За многих других. За все, что они творили. Они вот старались, запуская свои творения в вечность для сопровождения будущих поколений людей. А эти поколения все профукали. Обидно, Коля. – Он извлек из внутреннего кармана своего бушлата сверток портяночной ткани. Развернул его. Там был тот самый предохранитель атомной бомбы. – И теперь еще в добавок придется снова взрывать… Выпускать чудовищного джина из глубин атома…