– Что за проблемы, – ответил Верн и, подмигнув, добавил: – Моя помощь требуется?
Я отрицательно покачал головой.
– Все, для вас с Катариной это дело кончено.
– Но если что понадобится…
– Спасибо, Верн, вряд ли. Отправляйтесь домой.
К моему немалому удивлению, он крепко обнял меня. Катарина поцеловала в щеку. Я отстранился, посмотрел им вслед, увидел, как они отъезжают на своем пикапе, и направился в город. В тоннеле Линкольна я попал в пробку, из которой выбрался лишь через час. Сделал несколько телефонных звонков и выяснил, что Дина Левински с приятельницей живет в Гринвич-Виллидж.
Через двадцать минут я звонил ей в дверь.
Вернувшись с обеда, Элинор Рассел обнаружила у себя на столе обыкновенный конверт. Он был адресован ее боссу, Ленни Маркусу. На конверте значилось: «Лично, в собственные руки».
Элинор работала у Ленни восемь лет. Она была глубоко привязана к нему. Обделенная счастьем иметь собственную семью (их с мужем Солом, умершим три года назад, Бог потомством не благословил), она стала чем-то вроде бабушки всем Маркусам. Фотографию жены Ленни и четверых их детей Элинор держала у себя на столе.
Она озабоченно повертела конверт в руках. Как он попал сюда? Заглянула в кабинет Ленни. Вид у босса был угрюмый. Ясно, имя его лучшего друга – доктора Марка Сайдмана вновь замелькало на первых полосах газет. Обычно в это время Элинор босса не тревожила. Но обратный адрес на конверте… «В общем, – решила она, – пусть лучше сам посмотрит».
По-моему, Дина Левински не удивилась, увидев меня.
Не говоря ни слова, она знаком предложила мне войти. На стенах висели ее картины, некоторые покосились. От обилия картин у меня закружилась голова, в квартире словно витал дух Сальвадора Дали. Мы устроились на кухне. Дина предложила заварить чай. Я отказался. Она положила руки на стол. Ногти обгрызены. Волосы приглажены. Глаза опущены. Дина стала похожа на ту заурядную девчонку, с которой я некогда учился в начальной школе.
– Нашел фотографии? – спросила она.
– Да.
– Не надо было мне говорить про них.
– Так зачем же сказала?
– Я солгала тебе.
Я кивнул.
– Я не замужем. От секса я не получаю никакого удовольствия. У меня вообще проблемы во взаимоотношениях с людьми. – Она пожала плечами. – У меня даже проблемы с тем, чтобы говорить правду.
Дина вымученно улыбнулась мне. Я ответил ей тем же.
– Врачи рекомендуют нам бороться с собственными страхами. Единственный способ сделать это – взглянуть в лицо правде, как бы ни была она горька. Но видишь ли, я не знаю, в чем эта правда состоит. Вот почему я и направила тебя туда.
– Ты ведь уже не в первый раз приходила к нам в дом?
Она кивнула.
– Там и познакомилась с Моникой?
– Да.
– И вы подружились?
– У нас было кое-что общее.
– Да? И что же именно?
Дина посмотрела на меня, и я уловил страдание в ее глазах.
– С вами обеими дурно обращались? – спросил я.
Дина кивнула.
– Эдгар приставал к ней?
– Нет, нет, не Эдгар. И вообще к ней в этом смысле никто не приставал. Все дело в ее матери. Мать ее тиранила и физически, и духовно. Эта женщина была серьезно больна. Наверное, это для тебя не новость.
– Пожалуй.
– Монике нужна была поддержка.
– И ты свела ее с психиатром?
– Пыталась. То есть я устроила ей свидание с доктором Радио. Но ничего не получилось.
– Почему?
– Моника не из тех, кто верит в лечение. Она считала, что сама справится со своими бедами.
Я кивнул. Это мне было известно.
– В тот раз, – сказал я, – ты спросила меня, любил ли я Монику.
– Да.
– И что же заставило тебя задать этот вопрос?
– Моника думала, что ты ее не любишь. – Дина принялась кусать ногти. Впрочем, кажется, от ногтей ничего уже не осталось. – И естественно, считала себя не достойной любви. В этом мы похожи. Но есть и различие.
– Что за различие?
– Моника чувствовала, что есть в этом мире одно существо, которое будет любить ее всегда.
Ответ я знал заранее:
– Тара.
– Конечно. Она подловила тебя, Марк. Впрочем, ты, наверное, и сам это знаешь. Это не было случайностью. Она хотела забеременеть.
Печально, но я не удивился. Я вновь попытался, как подобает хирургу, все разложить по полочкам.
– Итак, Моника считала, что я ее разлюбил. Боялась, что буду настаивать на разводе. Это ее угнетало. Она плакала по ночам. – Я умолк. Собственно, и обращался я не столько к Дине, сколько к самому себе. Развивать эту мысль мне не хотелось, но останавливаться было поздно. – Здоровье у нее слабое. Она постоянно нервничает. И тут звонок Рейчел.
– Твоей бывшей приятельницы.
– Да.
– Кроме того, Моника знала, что ты хранишь ее фотографию.
Я закрыл глаза. В ушах зазвучала музыка, которую я слышал в машине Моники. Музыка наших студенческих лет. Музыка, которую я когда-то слушал вместе с Рейчел.
– И тогда, – сказал я, вновь глядя на Дину, – Моника наняла частного детектива, чтобы выяснить, продолжается ли наш роман. А он сделал эти снимки.
Дина кивнула.
– У нее появилось доказательство, что я собираюсь оставить ее ради другой женщины. Предлог – психическое нездоровье. Я заявлю, что она не способна выполнять материнские обязанности. Я известный и уважаемый врач, а у Рейчел связи в прокуратуре. Все кончится тем, что Тару, единственное существо, которое Монике дороже всего на свете, возьмут под опеку.
Дина поднялась из-за стола, сполоснула стакан и наполнила его водой. Я задумался над тем, что же случилось в то утро. Почему я не услышал звона разбитого стекла? Почему не услышал чужих шагов?
Все очень просто. Потому что чужих в доме не было.
– И что же потом? – Глаза у меня наполнились слезами.
– Ты сам знаешь, Марк.
Я сощурил глаза.
– Я не думала, что она способна на это, – сказала Дина. – Считала, что просто пугает. Моника ведь была так подавлена. Когда она спросила меня, не знаю ли я, как раздобыть оружие, я думала, она хочет покончить с собой. Мне и в голову не могло прийти, что…
– …она хочет покончить со мной.
Внезапно стало трудно дышать. Навалилась страшная усталость. Даже заплакать не было сил. И все же кое-что осталось неясным.
– Ты сказала, что Моника просила тебя достать пистолет.
Дина кивнула.
– Ну и…
Она покачала головой:
– Нет. Да и откуда бы? Моника сказала, что оружие есть дома, у тебя в столе, но она не хочет оставлять следы. И тогда Моника обратилась к человеку, чьи сомнительные связи могли оказаться полезными.
– К Стейси. – Все встало на место.
– Да.
– И Стейси достала ей пистолет?
– Не думаю.
– Отчего же?
– В то утро Стейси приходила ко мне. Видишь ли, мы с Моникой решили навестить ее вместе. Так Стейси стало известно мое имя – от Моники. Она пришла узнать, зачем Монике оружие. Я не сказала, потому что до конца не была уверена. Стейси тут же ушла. Я не знала, что и делать. Собралась было позвонить доктору Радио, но на тот день у меня и так была назначена с ним встреча, и я решила, что дело ждет.
– Дальше.
– А дальше – не знаю. Правда, Марк, не знаю. Но уверена, что стреляла в тебя Моника.
– С чего бы это?
– Я испугалась и позвонила тебе домой. Ответила Моника. Она плакала. Сказала, что ты мертв. И сразу бросила трубку. Я перезвонила. Но никто не ответил. А потом был сюжет в теленовостях. Когда сказали, что пропала твоя дочь… я ничего не поняла. Решила, что скоро найдется. Но все обернулось иначе. И о том, что на этих фотографиях, я ничего не знала. Надеялась только, что они прольют свет на случившееся. Даже не с вами, не с тобой и Моникой. С вашей дочерью.
– А почему так долго ждала?
Дина на мгновение закрыла глаза, и мне показалось, что она молится.
– Видишь, какое дело, я серьезно заболела. Попала в больницу с нервным срывом. И все напрочь забыла. Или, может, хотела забыть, тоже не исключено.