Все! – я выдохнул и только сейчас посмотрел в зал.
Примерно минуту ничего не происходило, а потом кто-то выдохнул: вот это планчик, я понимаю! А нас не посадят?
– Я разговаривала с Александром Сергеевичем, нашим участковым, он умный товарищ, ну, вы знаете, – встала Елена Петровна, – он сказал, что во всем этом криминала нет, если не будем левачить, а вот с Минпросом и Министерством лесной промышленности могут быть терки. Хотя если не будем сильно выпячиваться, то никому до нас дела не будет.
Елена Петровна вопросительно и с надеждой посмотрела на меня. Я поймал ее взгляд и отзеркалил:
– Будем. Будем выпячиваться и ставить пред собой великие цели. Иначе вместо путевых человеков, которые звучат гордо, вырастим иждивенцев.
– Нет, ну так же нельзя, вы же должны понимать, вы же взрослый человек, – сказала и первая же рассмеялась Елена Петровна. За ней – остальные.
А я смотрел на маму! Она стояла у дальней стены, по-бабьи прижав руки к груди, смотрела на меня широко открытыми глазами, а по щекам текли слезы. Похоже, она их не замечала, да и меня видела расплывчато. Я пошел к ней, уже ни на кого не обращая внимания…
На футбольном поле шумела разноголосицей масса детворы. Сегодня здесь собралась практически вся школа, а это, плюс-минус, двести пятьдесят человек. Перед ними стояла кучка взрослых, примерно в тридцать единиц. Семнадцать учителей и "покупатели", которые прибыли, чтобы забрать с собой наши первые сводные отряды.
Одной из значимых фигур, которая стремительно прикипела к нам с Нонной Николаевной, стал наш участковый Александр Петрович Остроухов. Сегодня он надел нарядную повседневную форму одежды, брюки на выпуск, сняв свои вечные хромачи. Смотрелось празднично. Нонна Николаевна и Евгения Петровна несколько раз советовались с ним плотно, так что он был полностью в курсе наших планов.
Краткая справка. Александр Петрович был разведенным сыносодержателем. Когда над селом прогремело известие, что он выгнал из дома жену (та к тому времени уже спилась и за глоток огненной воды отдавалась всем желающим), народ вздыхал и сочувствовал, но что-то делать было уже поздно. Все это понимали и были на стороне мужа. А потом жена пропала. Александр Сергеевич учинил следствие, подключил районную милицию, но вроде бы ничего найти не удалось. А может, он что-то скрывает, чтобы не возбуждать умы и не множить свои несчастья. Во всей этой истории, которая длилась почти год, больше всех страдал сын, Серега. Он сгорал от придуманного им стыда и старался, как можно меньше показываться на глаза сельчанам и ребятне. Как итог, из него подрастал яростный женоненавистник, который бескомпромиссно перекрыл своему отцу доступ к нежному и податливому общению со слабым полом.
Александр Сергеевич представлял собой вулкан энергии, причем очень добродушной и веселой. Он категорически не мог грустить больше часа. Отсюда вытекала его вторая личная драма. Дело в том, что его работа сводилась к разбору бабкиных дрязг и "хитроумных" сельских интриг. Пьяные драки он воспринимал уже как подарок судьбы. Эти мелкотравчатые проблемы, натыкаясь на его энергию, эрудицию и жажду действия, ссыхались и скукоживались до полного исчезновения, не давая Александру Сергеевичу почувствовать хоть какое-то удовлетворение от работы.
Он скучал и сходил с ума от безделья и собственной невостребованности. Наверное, поэтому в той работе, которую мы пытались развернуть, увидел для себя место приложения сил и способ самореализации. В первые дни, не въехав в детали и нюансы, Александр Сергеевич постоянно бежал впереди паровоза и разносил по всему селу свои догадки о наших с Нонной Николаевной замыслах. Чаще всего он не угадывал, но центром притяжения для сельчан определенно стал.
Надо срочно встраивать его в нашу систему и направлять энергию на мирные цели, иначе вскоре предсказать, куда повернется общественное мнение сельчан, будет невозможно. Да и нужен он нам – хотелось бы повесить на него юридический отдел и руководство "дружиной витязей".
– Классным руководителям построить свои классы в колонны по пять. Десятый класс – слева, остальные – вправо, по убыванию! – прокричала Нонна Николаевна.
Сначала вроде бы добавилось криков, шума и суеты, но постепенно нарисовалось некое подобие правильного строя. Минут через десять движения закончились, и директор подняла руку, призывая к тишине.