Он замещает своих консулов и командующих войсками в Бремене, Гамбурге и Любеке префектами, иначе говоря, подменяет оккупацию присоединением; он ставит в суровые тиски своей администрации те страны, на которые до сих пор распространялась только сфера его влияния, и надеется таким путем отнять у Германии всякую возможность стремиться к независимости. Он думает, что тогда ему легче будет использовать для морской борьбы соединенные под его властью страны, легче будет поднять против врага другие народы и выставить против него новые силы. Главным же образом, он хочет доказать англичанам, что каждый их отказ вести переговоры, каждое проявление упрямства будет стоить им бесспорного бедствия, будет сопровождаться окончательным закрытием какого-нибудь необходимого для их торговли рынка. Весной он объявит им, что единственное средство спасти Голландию и ганзейские города – это немедленное заключение мира. Лондонский кабинет остался глух к этому предостережению, Голландия была присоединена. Недавно на совещаниях в Морлеи по поводу обмена пленников, во время переговоров, которые могли привести к переговорам о мире, английское министерство проявило только злую волю и неуступчивость. Следовательно, необходимо, чтобы угроза была приведена в исполнение, чтобы немецкие гавани постигла участь Голландии, чтобы господство Франции на побережье распространялось непрерывно, роковым образом сокрушая на пути все преграды, по мере того, как англичане будут упорно распространять и удерживать за собой исключительное господство на морях. Такое поступательное движение вперед, положенное Наполеоном в основу своих действий, приводит его к поступкам, которые являлись вызовом человеческому разуму и здравому смыслу. Он доходит до того, что хочет создать чудовищную по размерам империю, уродливую по форме и величине, состоящую, сказал бы я, из двух рук, из которых одна начиналась у Альп и Рейна и протягивалась вдоль побережья Средиземного моря за Рим включительно, а другую проектировалось протянуть по немецкому побережью в виде узкой полосы французских департаментов от острова Текселя до Любека. Этими руками он хотел охватить центральную Европу, изолировать ее от англичан, устроить из всего побережья континента один непрерывный фронт для обороны и нападения, и, выпустив декрет об отлучении от мира Британских островов, подвергнуть их строгой и правильной блокаде. На Юге он может, не наталкиваясь на сопротивление, подвигаться вперед, сколько ему угодно, так как на своем пути он встречает только слабосильные, безвольные, уже подчинившиеся его влиянию народы. На Севере же, стоит ему сделать еще один шаг вперед, – и он натолкнется на препятствие, на единственное, способное к сопротивлению государство, оставшееся в целости от стертой с лица земли Европы, т. е. на Россию. Уже одним тем, что он довел до Балтики свои границы, он наносит безопасности России удар, более сильный и более серьезный, чем все предыдущие.
Нужно сказать, что присоединение побережья носило в самом себе зачаток прямого конфликта с Россией. Для того, чтобы придать нашим новым владения больше устойчивости, необходимо было подвергнуть участи ганзейских владений и некоторые другие территории, которые должны были служить для связи и округления наших владений и для непрерывности береговой границы. Для этого нужно было отрезать от Вестфальского королевства и от великого герцогства Бергского их северные провинции, и, сверх того, проглотить некоторые княжества, которые, благодаря чресполосице германских государств, были вкраплены в страны, подлежащие аннексии. Среди маленьких государств, предназначенных к экспроприации, лежало, между прочим, герцогство Ольденбургское – узкая полоса земли между восточной Фрисландией и Ганновером, прилегавшая на севере к широкому устью р. Яде, уже занятому и укрепленному нашими войсками, Ольденбург был удельным владением древнего дома, который состоял в родстве с домом Романовых. Теперешний герцог был дядей императора Александра, который мог смотреть на Ольденбург, как на фамильную собственность. Дойдет ли Наполеон до того, чтобы поступить с протеже царя, с его родственником, так же, как и с соседними князьками? Решится ли отнять у него его владения, назначив ему денежное вознаграждение или пенсию, и лишив таким образом царя прав на его фамильную собственность?
Не желая причинять неудовольствия императору Александру, он не прочь был сделать исключение в пользу Ольденбурга. Сначала он остановился на мысли пощадить герцогство. Он хотел окружить его нашими владениями, нашими таможнями и, включив в нашу военную и фискальную систему, иначе говоря, заточив и замуровав его в своей империи, предохранить от всякого общения с Англией. Но такое нарушение общего правила он допускал только скрепя сердце. Получавшийся вследствие этого перерыв нашей морской границы не отвечал его принципам, мозолил ему глаза. Несколько дней спустя он решил, что герцог, вероятно, не откажется обменять призрачную верховную власть на более прочное положение в другой части Германии. В ожидании сенатского решения по поводу ганзейских городов, он приказал рассмотреть вопрос об Ольденбурге, а сам тем временем подыскивал, где бы найти равнозначащее владение, и остановился на мысли, что таковым мог бы быть Эрфурт с прилегающими к нему землями. Это составляло шестую часть герцогства “по поверхности, третью по населению и немного более половины по доходности”.[641] В случае надобности, прибавка соседних земель могла бы дополнить разницу.
13 декабря было издано сенатское решение. В нем санкционировалось присоединение Голландии и объявлялось о присоединении немецкого побережья, не входя пока в подробности о тех странах, которые подлежали присоединению. В то же время император объявил – и даже приказал написать об этом своему посланнику в России, – что герцогу Ольденбургскому придется сделать выбор между двумя решениями: или остаться на месте и согласиться на те ограничения его верховных прав, которые будут связаны с учреждением французских таможен, или же отказаться от своего герцогства и получить взамен Эрфурт.[642] Особому послу поручено было предложить герцогу вторую комбинацию, но давалось понять, что его воля ни в коем случае не будет стеснена и что он свободно может выбрать любое из двух.
В действительности же, эта оговорка была простой формальностью. Император не сомневался, что его желание будет принято за приказание. Но оказалось, что герцог, смотревший на себя, как на временного владельца, не счел себя в праве распоряжаться родовым имуществом своего дома. Он предпочел приятной с виду местности Эрфурта бедные пески, которыми издревле владели его предки. Он просил разрешения остаться в Ольденбурге, при каких бы то ни было условиях. В кротких и почтительных выражениях он отклонил обмен.
[643] Между тем, французские власти, исходя из общих выражений сенатского решения и не сомневаясь в согласии герцога на обмен, появились в герцогстве, отстранили местную администрацию и завладели денежными кассами. Герцог протестовал во имя своего признанного самим императором права, теперь дерзко попираемого. Но Наполеон не допускал, чтобы протест вассала – какого-то маленького члена Конфедерации – мог задержать развитие его господства и принудить Францию к отступлению. Он разрешил затруднение, которое не удалось ему распутать, как истинный самодержец. 22 января 1811 г., он подписал декрет, в котором приказывалось: вступить во владение Ольденбургом, права же герцогской семьи перенести на Эрфурт.
Этим грубым поступком он нарушил 12-ю статью тильзитского договора, в которой говорилось, что герцоги Ольденбургский Саксен-Кобургский и Мекленбург-Шверинский “каждый в отдельности будут восстановлены в полном и мирном владении своими государствами”. Правда, не желая ускорять конфликта, он велел сделать герцогу Виченцы запрос о средствах смягчить неудовольствие в Петербурге;[644] но, поддавшись слепому убеждению, что воля его должна быть законом всему миру, он оказался в результате виновным пред Александром в неуважении к нему лично, в нанесении ему ничем не вызванного и совершенно не нужного явного оскорбления, которого нельзя было ни оправдать, ни извинить.
Но 31 декабря 1810 г., за три недели до вышеизложенного, еще до получения Александром известий о присоединении ганзейских городов и об опасности, угрожавшей Ольденбургу, царь, без всякого повода со стороны Наполеона, первый открыто нанес удар союзу. Это произошло в области торговых интересов, к которым Наполеон относился особенно чутко и подозрительно. В Тильзите, по 27-й статье опубликованного договора, обе договаривающиеся стороны обязались: вперед до заключения торговой конвенции восстановить экономические сношения в том виде, как это было до войны. Это значило временно ввести в действие договор 11 января 1787 г. – единственный договор, который до того был заключен между Францией и Россией. По этому акту, который был одним из последних и наиболее полезных успехов королевской дипломатии, наши произведения в России пользовались в некоторых отношениях привилегиями и были обложены весьма умеренными пошлинами. Восстановление этого договора в 1807 г., в связи с обязательствами против Англии, считалось в Петербурге одной из причин острого кризиса, наносившего ущерб материальным интересам и благосостоянию народа, ибо, вследствие прекращения торговли с Лондоном, Россия не могла сбывать произведений своей страны, тогда как ввоз французских товаров по суше принял весьма широкие размеры. Французские товары состояли, главным образом, из дорогих предметов роскоши, приобретение которых уносило из России громадное количество звонкой монеты, которая не возмещалась, как в нормальное время, деньгами, получаемыми от морского экспорта. Торговый баланс, – говоря языком и ссылаясь на доктрины того времени, страдал от этих ничем не вознаграждаемых потерь. Советники царя по финансовой части приписывали этой причине сильное понижение курса, которое разоряло нацию и тревожило правительство. В конце 1810 г. Александр уступил убеждениям своих советников и изменил это положение самовластной мерой, не считаясь с тем, как это могло отразиться на политических отношениях России. Не посоветовавшись с Наполеоном и не предупредив его, он приказал комитету из сведущих людей выработать, а затем опубликовать знаменитый указ, в котором по переделке всех таможенных ставок, главный удар наносился Франции, причем положение, установленное договором, изменено было простым указом.[645]
641
Донесение Шампаньи императору от 10 декабря 1810 г. Arhives des affaires étrangères, папка с делами, относящимися к герцогству Ольденбургскому.
645
Правда, что акт 1787 г. был составлен на двадцать лет. Но разве по статье Тильзитского договора не подразумевалась отсрочка его на неопределенное время?